Чун Кайи немедленно договорился о компенсации и новой уборке, был убедителен и красноречив. Родители Ли продолжали плакать, но не стали жаловаться или устраивать сцену. Перенесли осмотр квартиры на другое время и вышли на улицу, опираясь друг на друга. Зато арендодатель оказался занозой в заднице. Чун положил руку ему на плечо и в нескольких вежливых фразах констатировал очевидное. Ему не составило труда все уладить.

Она выглядела усталой, с лицом побитой собаки. Была невысокая и худая, как голодный гепард. Она показалась мне знакомой. Они были так похожи! Не надо было мне встречаться с ней.

Я подошел и протянул ей руку.

– Здравствуйте, меня зовут Чэнь Шаочэн. Я был консультантом Ли Вэйчунь.

Она поглядела на меня пустыми глазами. Я даже не был уверен, что она меня услышала.

Что-то нарастало. Готовилось вырваться наружу. Восстать и расцвести. Я это чувствовал.

– Я «добрый самаритянин». Консультант по суицидальным намерениям. Ли Вэйчунь была одной из моих подопечных.

Я повторил еще раз, стараясь придать тону дружелюбность:

– Меня зовут Чэнь Шаочэн, но вы можете называть меня Айзек.

– Иви Ян, – сказала она равнодушно и ничего не добавила.

11

Первый поезд отходил в 5:39 утра.

Еще не было и пяти, а Иви уже сидела на вокзале, на голубом пластиковом стуле, возле выхода на перрон. Она постукивала пятками, будто страдала синдромом беспокойных ног[38]; держа руки в карманах, крутила головой и кусала губы. Было так холодно, что изо рта у нее вырывался пар. Уборщица в бейсболке подозрительно посмотрела на нее, подходя ближе, чтобы протереть пол.

Собирались другие пассажиры – по двое, по трое. Станция оживала. Иви поглядела на электронное табло. Еще семнадцать минут.

Не доставая руку из кармана, она сжала в ладони визитную карточку.

«Я его отыщу», – сказала Иви сама себе и мальчику, который оставил ее одну.

12

На фотографиях видно семейное сходство между мной и моим отцом – особенно что касается глаз и густых темных бровей. Оба сына унаследовали внешние черты, а вот личностные разделили между собой. Моему брату досталась приятная, очаровательная сторона, поэтому он и смог занять отцовское место. Он стал утешителем для нашей мамы, плечом, на котором она могла выплакаться. Я, с другой стороны, унаследовал молчаливую, замкнутую и эксцентричную половину, как комок теста, оставленный в небесной печи забывчивым пекарем, не следившим за огнем. К моменту, когда меня вынули, я уже обгорел – изнутри и снаружи.

Мы носили одинаковую одежду, ходили в одни и те же кружки. Мама никогда не приставала к нам с домашними заданиями. Никогда не ругала нас. Вообще никак не подавляла. Она была Хорошей Матерью. Однако я не мог не ощущать ее отвращения ко мне. Оно усиливалось день ото дня.

Кажется, где-то на третьем году старшей школы я начал мыть голову сильно пахнущим шампунем, таскать у матери ее духи, читать книги по парфюмерии и эфирным маслам. Стал изучать, как долго запахи держатся на коже, прежде чем исчезнуть. Я подливал в ванну козье молоко, потом погружался в мутную воду и переворачивался лицом вниз, раскинув руки. Наверное, мои выступающие позвонки напоминали цепочку жуков. Не закрывая глаз, я пускал пузыри и вел обратный отсчет.

Запах – это способ выражать любовь и принимать ее.

Идеальное соотношение твердого жира с маслами для холодного анфлеража – семь к трем. Остатки льняной ткани, купленной мной на улице Юнкан, были расстелены на кровати. Я разложил ткань так, чтобы она облегала контуры тела, как перчатка: голову, спину, ягодицы и бедра. Пропитал своим составом. Брат, обнаженный, лег сверху. Состав был нужной температуры: ни холодный, ни горячий. Чтобы извлечь запах человеческого тела, нужно соблюсти массу условий. Я проверил состав пальцем. Да, готов.

Я надел перчатки, встал в ногах кровати, взял шпатель и стал осторожно наносить густую массу на каждый сантиметр его тела, начиная с большого пальца на правой ноге. Впадины между пальцами, свод стопы и пятки пахнут достаточно сильно, поэтому я накладывал на них состав толстым слоем, примерно в полсантиметра. На икре чуть меньше и снова столько же под коленом. Бедра пахли слабо, так что я снял с них немного излишка.

Я как будто наносил глазурь на торт, под разными углами. Мне нужна была безупречная поверхность. Я попросил его раздвинуть ноги и со всей осторожностью прошелся по мошонке. Аккуратно приподнял его интимные органы, как делал до этого десятки раз. Равномерно распределил состав по шпателю и четырежды провел им вокруг его пениса. Там требовался густой слой.

Пупок пахнет острее, внутренние стороны рук хранят запах лучше внешних. Ни в коем случае нельзя пропускать подмышки. Базовый принцип прост: чем сильнее запах, тем толще слой. Я запечатал его губы, у которых был собственный неповторимый аромат, но ноздри оставил свободными. Он прикрыл глаза, чтобы я мог провести шпателем по дрожащим векам.

Я использовал весь состав до последней капли. В последний раз оглядел плоды своего труда – как художник осматривает картину. Обошел вокруг кровати, кое-где подчищая, кое-где добавляя, разглаживая и разравнивая. Он был похож на пирог с джемом из кондитерской. Блестел, словно набальзамированное тело фараона, из которого сейчас сделают мумию.

– Ты в порядке? – прошептал я.

С закрытыми глазами брат промычал «угу», но губами не шевельнул.

Я отложил шпатель и взялся за край льняной ткани, свисавший с кровати. Укутал его, как ребенка. Полностью покрыл. Разровнял все складки. Оставил только небольшое отверстие для дыхания. Разгладил простыню ладонями, слегка нажимая, чтобы лен, мой состав и кожа стали единым целым.

Живот мумии мерно ходил вверх-вниз. Зрелище было жутковатое. Нереальное.

После похода в ванную, чтобы вымыть руки, я присел на стуле у него в изголовье. Достал свой мобильный, щелкнул на видео и приложил телефон ему к уху, поставив громкость на восьмерку. Мы знали ту серию американского ситкома наизусть и легко могли воспроизвести любой диалог, прерываемый взрывами записанного смеха.

– Представь, что твой вопрос – ручка.

– Ладно.

– Представь, что ты держишь ручку.

– Понял. – Мы оба вслушивались изо всех сил.

– Теперь брось ее.

– Да я ж ее только купил! – Я возвысил голос, в точности имитируя актера. – Видишь, тут моя монограмма!

Мумия дрогнула, стараясь не расхохотаться. Серия продолжалась, но я замолчал. Я смотрел на брата, и улыбка таяла у меня на губах.

– Прости, – прошептал я. – Это в последний раз.

– Ты меня ненавидишь? – спросил он, чуть приоткрыв