Цинлин не могла соперничать с эффектной внешностью и положением Младшей сестры, первой леди военного времени. В 1943 году Мэйлин совершила триумфальную поездку в США, вызвав зависть у Красной сестры. В письме к подруге Цинлин позволила себе едкий комментарий, но все же сохранила сдержанный и честный тон:

Мэйлин привезла в подарок для Цинлин маленькое пластмассовое зеркало – в Чунцине такого было не достать. А Цинлин мечтала о нейлоновых чулках. Однажды вечером, прихлопнув на своей щиколотке комара, она с улыбкой сказала кому-то из гостей: «Как видите, чулок нет. Я нарушаю правила “движения за новую жизнь”, но не могу же я привозить нейлоновые чулки из Америки, как делает моя младшая сестра, императрица»[481].

В 1944 году Айлин и Мэйлин отправились в Бразилию. Цинлин приехала в аэропорт провожать их. Самолет, который зафрахтовали сестры, произвел на Цинлин неизгладимое впечатление: «Никогда не видела такого огромного самолета. Он был как пульман [то есть роскошный железнодорожный вагон]». Осуждая Айлин и Мэйлин, Цинлин говорила своим американским друзьям, что сестры «сбежали» от войны в Китае, чего сама она не сделала бы ни за что[482].

Цинлин тщательно скрывала свой сарказм по отношению к сестрам и на публике старалась выглядеть приветливо. Ее подруга Анна Ван отмечала: «Она не питала иллюзий насчет роли “династии Сун” – не выносила диктатуру Чан Кайши, была прекрасно осведомлена о спекуляциях мадам Кун и жажде роскоши мадам Чан. В кругу близких друзей она позволяла себе язвить по этому поводу. Но поразительное умение владеть собой и политические навыки, усвоенные за долгие годы, удержали ее от преждевременных заявлений о своих взглядах»[483]. Цинлин терпеливо ждала, когда закончится война против Японии, когда коммунисты начнут войну против генералиссимуса и когда режим Чан Кайши будет низвергнут, даже если это станет катастрофой для ее сестер и их родных.

В октябре 1942 года в Чунцин в качестве личного представителя Рузвельта прибыл Уэнделл Уилки. На тот момент он был самым высокопоставленным гостем в военной столице, к тому же побывавшим на фронте. Ему понравилось все, что он увидел в Китае, и особенно Мэйлин. Расточая комплименты, он пригласил ее в Америку, в турне доброй воли. У нее «есть мозги, убедительность и нравственная сила… остроумие и обаяние, большое и чуткое сердце, изящество, прекрасные манеры и внешность и пылкая убежденность… Из мадам получился бы идеальный посол». Накануне своего отъезда в Вашингтон Уилки просил Мэйлин лететь с ним «завтра же»[484]. (Ходили слухи, что между ними был роман, хотя доказательства отсутствуют.)

Этот пламенный порыв, который исходил от человека, близкого к Белому дому, побудил Мэйлин принять решение о поездке в США. Возможность такого визита супруги Чан обсуждали с самого начала войны. Мэйлин колебалась, опасаясь избытка внимания со стороны американцев. Она писала Эмме Миллз: «Я представляю себе, как это будет. Все мои друзья, тысячи людей, которые посылали мне письма и жертвовали деньги, сотни тысяч любопытных, не говоря уже о тысячах газетчиков и видных лиц, желающих поговорить со мной или ждущих, что я поговорю с ними, свалятся на мою голову в первые же несколько часов после прибытия». Мэйлин переживала, что не сумеет достойно справиться со своей миссией (она работала на износ, и ей казалось, что у нее «совсем не осталось сил») и подведет не только американский народ, но и свою родину. По словам Мэйлин, она «боялась сочувствия и доброжелательности американцев». Когда Эмма усомнилась в том, что американцы поведут себя именно так, Мэйлин ответила: «Эмма, ты просто не знаешь своих соотечественников»[485].

Мэйлин предполагала, что американцы окажут ей теплый прием, но их радушие намного превзошло самые смелые ее ожидания. Письмо, в котором Мэйлин делилась с Эммой своими мыслями о гостеприимстве американцев, было написано в 1939 году, еще до нападения на Пёрл-Харбор. С тех пор сочувствие американцев к Китаю достигло заоблачных высот. Эта нищая и загадочная страна уже четыре с половиной года в одиночку сражалась с Японией – беспощадным и коварным врагом. А Мэйлин была представителем героической китайской нации. Эта красивая женщина с «кожей как атлас оттенка слоновой кости» была американкой во всем, кроме лица. Мэйлин принимали с распростертыми объятиями. Ее официальный визит начался в феврале 1943 года. Когда Мэйлин прибыла в Вашингтон, на вокзале ее лично встретила миссис Рузвельт. Первая леди США взяла Мэйлин за руку и повела ее к президенту, который ждал гостью в служебной машине. Мэйлин выступила в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке (ее слушали семнадцать тысяч человек), затем перед тридцатитысячной аудиторией в Голливуд-боул в Лос-Анджелесе, и повсюду ее приветствовала восторженная публика. Мэйлин удостоилась особой чести – она обратилась к Конгрессу США. Одетая в традиционное соблазнительное ципао, хрупкая и изящная, Мэйлин внушала благоговейный трепет. Ее речь, произнесенная на безупречном американском английском, растрогала многих до слез. В течение четырех минут присутствовавшие стоя аплодировали ей.

Успех давался Мэйлин ценой неимоверных усилий. Перфекционистка до мозга костей, она изнуряла себя сочинением и переписыванием речей[486]. На некоторых мероприятиях она так уставала, что едва не падала в обморок. Когда Чан Кайши увидел записи кинохроники, запечатлевшие Мэйлин в нью-йоркском Чайна-тауне, его встревожил нездоровый вид супруги и то, что она держалась с явным трудом[487]. До поездки Мэйлин чувствовала себя не слишком хорошо, она страдала от гипертонии и проблем с желудком (у нее заподозрили рак, но это не подтвердилось). Чтобы подлечиться перед официальным визитом – и немного побаловать себя, – Мэйлин прибыла в Америку за три месяца до начала официального визита и легла в Пресвитерианскую больницу в Нью-Йорке. Благодаря этому она предстала перед американской публикой в достойном виде, завоевала ее симпатии и смогла убедить американское правительство удвоить помощь Китаю. Это был настоящий триумф.