Отвращение Цинлин к генералиссимусу ничуть не ослабло с годами. В 1937 году, когда началась война, Красная сестра ненадолго смягчилась – прежде всего из патриотических чувств, а также потому, что Москва распорядилась оказывать содействие Чан Кайши. Впрочем, говоря о его заслугах, Цинлин не могла удержаться и не съязвить: «Достойно поздравлений то, что генерал Чан Кайши остановил гражданскую войну»[455]. Все, кто знал Цинлин, видели, что Чан Кайши по-прежнему вызывает у нее стойкую неприязнь.

В Гонконге Цинлин занялась организацией помощи пострадавшим в войне. Она основала Лигу защиты Китая, которая освещала деятельность коммунистов, собирала средства, покупала и доставляла необходимые материалы. В Лиге работала группа волонтеров и несколько сотрудников, получавших минимальную заработную плату. Несмотря на незначительный вклад Лиги в общее дело, для Цинлин этот проект имел особую важность. Она вникала во все детали, расписывалась в получении всех пожертвований, какими бы малыми они ни были, и лично составляла благодарственные письма жертвователям. Цинлин устраивало ее скромное положение. Это поразило майора морской пехоты Эванса Карлсона, помощника военно-морского атташе в Китае, который писал, что Цинлин обладает «душевным равновесием, абсолютно уверена в себе, и при этом – ни капли самомнения»[456]. Она действительно не стремилась к власти ради удовлетворения собственных амбиций и здраво оценивала свои возможности.

Внутри организации Цинлин поддерживала дружескую атмосферу. Израэль Эпштейн, волонтер и будущий биограф Цинлин, рассказывал о своих впечатлениях: «С коллегами, какое бы положение они ни занимали, она общалась тепло и демократично, создавая ощущение всеобщего равенства и непринужденности. Еженедельные собрания Лиги в нашем маленьком гонконгском штабе в доме 21 по Сеймур-роуд проходили неформально и душевно, среди заваленных бумагами столов и припасов, сложенных на полу и ждущих сортировки. Мы были разных национальностей и возрастов, занимали разное положение в обществе. В свои двадцать три года я был самым младшим. Сун Цинлин никогда не читала нам нотаций»[457].

Сотрудникам нравилось ее чувство юмора. Однажды Цинлин сообщили, что британский политик, сэр Стаффорд Криппс, находится в Гонконге и хотел бы встретиться с ней. Цинлин пригласила сэра Стаффорда к себе домой на ужин. Организовали небольшой банкет. Перед приходом уважаемого гостя стало известно, что он вегетарианец. Повар снова взялся за дело. Потом выяснилось, что гость – вегетарианец-сыроед. На этот раз Цинлин развела руками и объявила: «В таком случае просто выпустим его пастись на газон!»[458]

В феврале 1940 года Мэйлин прилетела в Гонконг на лечение. Она остановилась у Айлин в ее особняке с видом на океан. Тронутая болезненным состоянием сестры, Цинлин тоже переехала к Айлин, и целый месяц три сестры провели вместе – такого не случалось уже много лет. Война на короткое время объединила их, позволила ненадолго забыть политические разногласия и проявить свою привязанность друг к другу.

В прошлом Цинлин осуждала те методы, которые использовала Айлин, чтобы нажить капитал, и объясняла журналисту Эдгару Сноу: «Она, Айлин, очень умна. Она никогда не рискует. Она покупает и продает только в том случае, если заранее получает сведения… об изменениях в правительственной финансовой политике… Америка, наверное, может позволить себе иметь богачей, а Китай – нет. Здесь не получится сколотить состояние, кроме как нечестным, криминальным путем и с помощью злоупотребления политической властью при поддержке военной силы». Но теперь Цинлин наслаждалась любовью Старшей сестры и старалась не критиковать ее. Кроме того, Эдгар Сноу отметил, что Цинлин «несколько изменила свое отношение» к замужеству Мэйлин. Прежде Цинлин твердила, что это «оппортунизм с обеих сторон, в котором любви нет и в помине». Теперь же она говорила: «Поначалу любви не было, но сейчас, по-моему, есть. Мэйлин искренне влюблена в Чан Кайши, а он – в нее. Без Мэйлин он стал бы гораздо хуже»[459].

Однажды поздно вечером сестры отправились в самое модное ночное заведение города – ресторан с дансингом в отеле «Гонконг». Возможно, это был единственный раз, когда они вместе посетили подобное заведение: это считалось не вполне приличным. Так же, как и члены королевской семьи, сестры ограничивали свои выходы в свет официальными мероприятиями или частными приемами. В тот вечер, одетые в великолепные ципао, сестры Сун сидели в ресторане и наблюдали, как мимо фланируют шикарные или порочные гонконгцы. Цинлин, в черном ципао, сохраняла на лице насмешливое выражение. Она обожала танцевать, особенно вальс, но ее положение давно уже не позволяло ей выходить на танцпол. Посетители бросали на сестер взгляды, пытаясь убедиться, правда ли это те самые три сестры, и шептались о политической подоплеке ужина.

Эмили Хан приехала в ресторан с офицером британских ВВС. Айлин намекнула своему биографу, что будет ужинать в ресторане с сестрами. Обычно Старшая сестра не стремилась быть в центре внимания и предпочитала держаться в тени, но посылать сигналы она умела. В этот раз она давала понять: «единый фронт» нерушим. Наконец-то сестры получили возможность хорошо и спокойно провести время[460].

В Китае в то время разразился политический кризис. Ван Цзинвэй, второй по значимости человек в гоминьдановском правительстве и автор «Завещания» Сунь Ятсена, перебежал на оккупированную японцами территорию и собирался создать марионеточное правительство как альтернативу правительству Чан Кайши. Ван Цзинвэй был давним соперником генералиссимуса. В 1935 году на открытии съезда партии националистов, когда видные деятели выстроились, чтобы сделать фото для прессы, в Ван Цзинвэя стрелял боевик и тяжело ранил его. Преступник должен был убить Чан Кайши, место для которого оставили в середине первого ряда. Однако генералиссимус интуитивно почувствовал неладное и в последнюю минуту передумал фотографироваться. Убийца разрядил оружие в Ван Цзинвэя, а потом застрелился сам. Чан Кайши заподозрили в причастности к покушению, поскольку другого объяснения его неожиданному отказу фотографироваться не было. Генералиссимус провел тщательное расследование, пытаясь переубедить общественность, но так и не смог рассеять сомнения в своей невиновности.

Ван Цзинвэй не питал иллюзий в отношении исхода войны. Он обвинял Чан Кайши в поражениях, утверждая, что потеря Шанхая, других крупных городов и обширных территорий за столь короткие сроки – это результат «продажной и злодейской… единоличной диктатуры» Чан Кайши[461]. По мнению Ван Цзинвэя, генералиссимус всегда подозревал всех своих соперников в дурных намерениях и вел себя непорядочно. Многие с этим соглашались. Военный атташе США Джозеф Стилуэлл сообщал из Чунцина в 1938 году, что Чан Кайши «стремился держать всех своих подчиненных в неведении, потому что не доверял им… Та же самая извечная подозрительность помешала ему сделать свою армию эффективной».