Та ночь была хуже всего, подумал майор, но сколько все это продлится? Пройдет еще немного времени, и скапливающаяся на Грейсоне ненависть сольется с ненавистью землевладельца к себе и уничтожит ее…

Люк стыковочной трубы откинулся, и Эндрю Лафолле приготовился встретить Адама Геррика, надеясь, что тот не несет новые дурные известия.

* * *

Хонор Харрингтон сидела перед погасшим экраном. Ей полагалось работать, напомнил усталый голос в мозгу, – но она не могла. Она знала, что Уолтер Брентуорт и Альфредо Ю выполняют большую часть ее обязанностей по эскадре, и это только увеличивало груз ее отвращения к себе. «Я даже дело свое делать не могу, – подумала она с горечью. – Могу только сидеть на месте, зная, что проиграла». Новая жизнь, к которой она обратилась, восстанавливаясь после смерти Пола, была уничтожена так же жестоко, как и Пол. Она машинально выполняла свои функции, изображая, что у нее что-то осталось внутри, и каждый вечер боялась ложиться, ожидая новых кошмаров.

Она проиграла. Хуже, чем проиграла. Она несла ответственность за смерть детей и работавших на нее людей. Это ее купол убил их, и даже сквозь отчаяние она сознавала, что благодаря ее вине враги Бенджамина Мэйхью уничтожат его реформы. Она одна виновата во всем, шептал жестокий внутренний голос. Из-за своей гордости и самоуверенности она приняла на себя обязанности, которые не сумела выполнить, и теперь она ясно видела результаты своего провала. Она решила, что сможет сыграть роль землевладельца, сможет что-то изменить, выйти на сцену, слишком большую для ее жалких способностей, – и вот результат. Смерть и разрушение, провал попытки вывести целый мир из прошлого в настоящее. Теперь она не могла даже выполнять дело, для которого рождена. Она утратила право руководить людьми…

Хонор тупо посмотрела на Нимица. Кот скорчился на насесте над ее столом, неотрывно глядя на нее, и в глазах его тоже плескалась тьма. Он боится, подумала она. Боится. Даже Нимица она подвела – он мог скрывать свои эмоции от нее не больше, чем она от него, и впервые за все эти годы он боялся своей связи с ней.

Нимиц тихо пискнул, пытаясь возразить. Беспредельная любовь боролась в нем со страхом, но она знала правду, как знал ее и он. Они оплакивали то, чем были друг для друга, так же, как и погибших детей в поместье Мюллер.

Кот снова пискнул и соскочил со своего насеста. Он прошел по столу, устроился на самом краю, положив передние лапы ей на плечи, и потерся мордочкой о ее щеку. Он умолял ее отречься от ненависти к себе, которая разрушала их обоих. Но Хонор не могла. Она получила то, чего заслуживала, и, видя, как это ранит Нимица, только ненавидела себя еще острее.

Она взяла его на руки, спрятала лицо в его мех и попыталась заменить эмоциональную ласку, которой она больше не могла ему дать, физической. Кот мурлыкал, прижимаясь, он дарил ей свою любовь… за которой все еще чувствовалась горечь страха. Мужество, с которым он открывал себя не своей боли, ранило ее, словно ножом, и ее слезы, казалось, жгли его шкурку, как кислота.

Хонор не знала, сколько времени они просидели вот так, бесполезно пытаясь утешить друг друга, но наконец их прервал негромкий звонок в дверь. Она напряглась, уже собираясь нажать на кнопку отказа, но этого она сделать тоже не могла. Ей все еще надо притворяться, устало осознала она. Она попала в ловушку, изображая, что может делать работу, в которой провалилась. Хонор глубоко вздохнула, поцеловала Нимица между ушами и встала. Аккуратно посадила его на насест, вытерла слезы, повернулась к двери, чувствуя, как его нежное мурлыканье рвет ее сердце…

Она нажала кнопку допуска, даже не проверяя, кто это. Какая разница?

Люк открылся, и вошел Эндрю Лафолле. Она взглянула на него, увидела тревогу и доверие – и страх, точь-в-точь как у Нимица, хоть он и пытался его скрыть, – и попыталась улыбнуться. Но потом Хонор заметила Адама Геррика за спиной гвардейца, и у нее засосало под ложечкой. «Пожалуйста! – взмолилась она. – Пожалуйста, Господи, только не новое несчастье! Больше я этого не вынесу».

– Эндрю.

Ее собственный голос прозвучал неожиданно для нее, потому что она не собиралась говорить, но голос работал самостоятельно, как еще один автомат, создавая впечатление, что его хозяйка все еще функционирует.

– Миледи, – тихо сказал Лафолле и отошел в сторону.

– Адам, – сказал ее голос.

– Миледи.

Инженер выглядел ужасно, подумала она отстранение, будто не спал с тех пор, как это случилось. Но подумав об этом, уголком сознания она отметила: что-то изменилось. Последний раз, когда они говорили по коммуникатору, ненависть Адама Геррика к себе не уступала ее собственной, но теперь чувствовалось что-то еще. Ненависть не ушла, она стала более жгучей. Но она больше не разъедала его изнутри, а пылала, и жар этого пламени донесся до нее, будто через открытую дверцу печи.

– Чем я могу вам помочь, Адам? – спросила она вяло, и его ответ потряс ее.

– Вы можете выслушать меня, миледи, – сказал он мрачно, – а потом вы можете помочь мне найти подонков и убийц, которые устроили саботаж на куполе Мюллера.

Он впервые употребил в ее присутствии даже самое мягкое ругательство. Это было первое, что она отметила, но она не успела додумать эту мысль до конца, потому что дернулась так, словно ее ударили.

– Саботаж? – повторила она, и ее напряженный голос зазвучал хрипло, а не отсутствующе.

– Саботаж. – В холодном ответе инженера чувствовались гнев и уверенность.

Хонор покачнулась. Лафолле быстро шагнул вперед, но она даже не заметила этого, ухватившись рукой за стол в поисках опоры. Она не отрывала глаз от Геррика, умоляя его: окажись правым, не говори просто так. Он ответил на эту мольбу резким яростным кивком.

Она упала в кресло, слегка стыдясь своей слабости, но в голове у нее все кружилось. Тяжелые грузы падали сквозь темное пространство ее разума, разбиваясь друг о друга и рассыпаясь дождем раскаленных добела искр. Она глубоко вздохнула.

– Вы… вы уверены, Адам? – прошептала она. – Это было преднамеренно?

– Да, миледи. Стью Мэтьюс заметил это четыре часа назад.

– Четыре часа? – повторила она. – Вы .. вы уже четыре часа знаете?

Ее голос задрожал, и на лице Геррика появилось выражение стыда.

– Да, миледи. Простите меня. Я должен был сразу сообщить вам, но я хотел прежде быть абсолютно уверенным. – Он мотнул головой, раздувая ноздри. – Теперь не только я уверен, но еще и лорд Клинкскейлс, планетарная служба безопасности и Протектор Бенджамин.

– Господи, – прошептала Хонор.

За ее спиной Нимиц с мягким стуком спрыгнул на стол и обнял ее четырьмя лапами. Она не отрывала глаз от Геррика, как от последней надежды на спасение.

– О господи! – прошептала она снова, и на этот раз слово вырвалось из самого сердца, дрожащего от боли, которую она так долго прятала.