Потом его губы оставили ее грудь – он принялся отстегивать подвязки, державшие ее чулки у колен, это длилось долгие секунды, и она все это время чувствовала себя брошенной и беспокоилась. Она двигалась, ворочалась, жаждала продолжения.

– Робби…

Он не ответил, просто вернулся к ее груди. Она ощутила восхитительную небритость его щек сначала на одной груди, потом на другой, и внезапно – наслаждение от его умных пальцев, которые нежно покручивали, подергивали, пощипывали ее соски.

– Коробочка Бриджет – где она?

– В ящике письменного стола.

Он скатился с кровати, оставив ее дрожать в одиночестве, но вернулся, прежде чем она успела замерзнуть. Она почувствовала, как просела кромка матраса, когда он сел спиной к ней.

Она услышала, как он открыл коробочку, услышала звук разворачиваемой бумаги. Потом раздались другие звуки, совершенно непонятные ей.

– Позволь мне спросить… что такое это французское средство?

Он тихо рассмеялся, продолжая заниматься делом, которое следовало закончить, прежде чем они продолжат.

– Это я надеваю защиту. Она бывает из резины, а эта из овечьей кожи. Я ее надеваю, чтобы защитить тебя от опасности забеременеть.

Если бы он только знал, как мало знает она. Он повернулся, увидел выражение ее лица, и тут она поняла, что он осознал всю глубину ее невежества.

– Понимаешь, мужчина и женщина занимаются любовью, и он оставляет в ней… семя. Это семя потом станет ребенком. А защита, о которой я тебе сказал, не даст мне оставить мое семя в тебе.

– Я поняла, – сказала она, хотя ей было не совсем ясно, как именно семя может попасть в нее. В букваре Бриджет и Анни об этом не говорилось. – Но как…

– Я с радостью расскажу тебе, но, может быть, ты предпочтешь, чтобы я показал?

Явно удовлетворившись французским средством, он снова вытянулся рядом с ней, повернул ее лицом к себе и начал ласкать ее спину, описывая пальцами круги на ее коже. Его пальцы опускались все ниже и ниже и наконец принялись ласкать ее ягодицы и бедра.

Она ощутила, как его пальцы щекочут чувствительную кожу под ее коленями, от чего по ее телу проходит дрожь, и он провел ладонями по линиям ее прижатых одна к другой ног, раздвигая их.

Порядочная девушка только сжала бы их еще крепче, потребовала бы, чтобы он убрал свои нахальные пальцы. Правда, порядочная девушка не лежала бы голая с мужчиной, не став его женой. Она не стала раздвигать ноги, оставила их как есть.

Но ей трудно было не вздрогнуть, когда она ощутила точное, уверенное движение его руки вверх по бедру, потом по животу к середине, а потом еще более шокирующее поглаживание волос треугольника над пахом.

А потом ее безумный порыв сжаться в неприступный комок прошел, его сменило любопытство, заглушавшее все ее инстинкты. Что-то происходило с ней, что-то такое знаменательное, что она боялась, как бы оно не кончилось до того, как она откроет для себя его суть.

– Что?.. – прошептала она.

– Так и должно быть. Не волнуйся, Лилли. Просто позволь этому случиться.

Она закрыла глаза и отдалась тем удивительным ощущениям, которые вызывали в ней его пальцы. Он проник между ее ног в место настолько неизвестное Лилли, что она даже не знала его названия.

Почти невыносимое ощущение чего-то стало нарастать, помчалось на нее. Но даже когда она бросилась ему навстречу, бешено нанизываясь на пальцы Робби, оно никак не давалось ей. Никакое чувство не могло быть столь прекрасным. Ничто не было столь прекрасным прежде.

Он убрал руку – почему он прекратил? Она хотела задать вопрос, но не успела – он поцеловал ее, и все слова потеряли смысл.

Он уложил ее на спину, встал на колени между ее бедер, широко раздвинув их, и она снова ощутила его прикосновение в паху.

– Сейчас будет больно, Лилли. Ты…

– Не останавливайся, – приказала она, надеясь, что ее голос прозвучал увереннее, чем она себя чувствовала.

Она почувствовала его пальцы, великолепно нежные, но потом их заменило что-то другое, и оно входило в нее, входило в то место, о существовании которого она не знала почти ничего, и была боль, острая боль, и разочарование было таким сильным, что слезы хлынули у нее из глаз.

Он осушил их поцелуями, бормоча ей нежные слова, но не остановился, он продолжал нажимать, и она почувствовала, как что-то натягивается, рвется, уступает. Теперь он и в самом деле был внутри нее, что казалось ей невозможным, потому что как это все могло в нее войти?

Она пыталась не корчиться, потому что из разговора между сестрами знала: мужчины не любят, когда женщинам не нравятся любовные ласки. И поэтому она замерла, постаралась не шевелиться, пока он не закончит.

И тогда он, оставаясь глубоко в ней, тоже замер, и когда она открыла глаза, то поняла, что он смотрит на нее с выражением глубокой вины на лице.

– Прости меня, дорогая. Я тебе обещаю, дальше будет лучше.

Она кивнула, желая казаться храброй. Важно было угодить ему. Это она знала.

Он приподнялся, оперся на локоть, и не успела она задаться вопросом, что он собирается делать, как ощутила его руку между ними, а потом электрический удар осознания, когда его большой палец коснулся ее там.

Он шевелил пальцем, почти не двигая им, ласкал ее так нежно, что в сравнении с его касанием перо показалось бы грубым. Он не останавливался ни на мгновение, и это чувство, охватившее ее, все нарастало и нарастало, она уже почти забыла о боли и неприятных ощущениях минутной давности.

Его бедра отодвинулись от нее, потом вернулись, и она вдруг осознала, что боль прошла, а если и не прошла, то отдалилась куда-то на второй план. Теперь имело значение только прикосновение его руки, и это настойчивое, завораживающее трение – его движения внутри нее.

Она вцепилась в него, ее ногти вонзились в его спину, но он, казалось, ничего и не заметил, разве что вздрогнул.

Все, казалось, скапливается внутри нее, каждое прекрасное касание, ощущение, мысль собирается в клубок, образует плотную маленькую сферу, вращающуюся внутри нее, грозящую разлететься на кусочки в любое мгновение.

– Лилли, открой глаза. Посмотри на меня.

– Робби, я…

– Идеально. Ты идеальна. Пусть оно случится.

Значит, она должна была принять это. Глубокий вздох, нырок в воду, как в те времена, когда она прыгала в озеро в Камбермир-холле, когда была маленькой.

Вздох, удар сердца, а потом взрыв, глубоко в ней, и это чувство по спирали несется наружу, поднимая ее все выше и выше. Оно