что это приемлемо для моего командующего или императора. Но мы говорим о содержании и внешнем виде. Обеим империям было бы выгодно относиться к Армении как к нейтральному царству. Если в этом суть дела, то вид того, какая империя утверждает, что Армения находится в ее сфере, не имеет значения.

— Итак, если это не имеет практического значения, почему Рим не может тогда позволить Парфии делать вид, что она имеет контроль над регионом? Позволь мне рассказать тебе, почему. Все сводится к упорной римской гордости. Ваш народ отказывается признать, что он делит мир с другими державами. Вы отказываетесь принимать других как равных, и как только вы заявите права хотя бы на клочок безводной пустыни, вы охотно пожертвуете океаном крови только для того, чтобы пронести над ним свое знамя. Но Армения наша. Парфянская кровь течет в жилах ее царей и знати. Она наша по праву, и Рим желает украсть ее у нас.

Катон неохотно кивнул. — Вы говорите правду, Ваше Величество. Римская гордость — упорное препятствие, но его можно обойти.

Брови парфянского правителя нахмурились. — Я Вологез, царь царей, и не крадусь мимо препятствий.

— Простите меня, Ваше Величество. Я смотрю на вещи с прагматической точки зрения, и мне не хватает позолоченного языка дипломата. Я не имел в виду никакой обиды.

Ноздри Вологеза на мгновение сердито раздулись, прежде чем он заговорил снова более спокойным тоном. — Какие еще условия предлагает нам твой командующий?

— Не более чем обычные формальности, Ваше Величество.

— И какие же?

Катон собрался с духом, прежде чем ответить. — Это обычай, что Рим никогда не просит мира, но дает его. Опять же, это вопрос формы, Ваше Величество, а не содержания.

— Продолжай. Что еще?

— Обмен заложниками и символическая уплата дани.

— Какую дань Рим может позволить мне заплатить, чего у меня еще нет? — спросил Вологез, и многие из его придворных слегка улыбнулись или посмеялись над его резким комментарием, прежде чем он продолжил: — Я предполагаю, что именно это ты имел ввиду, так как ты же не ждешь, что Парфия заплатит дань вам, римским выскочкам?

Катон нервно сглотнул. — Условия моего командующего в том, что Парфия должна заплатить дань, Ваше Величество.

Последний смех утих, и Катон опасался, что его хозяин разозлится из-за такого высокомерия. Вместо этого Вологез смотрел на него спокойно.

— Трибун, прости меня, но похоже, что твое посольство — не более чем пустой жест. С тобой прислали условия, которые, должно быть, твой полководец заранее ожидал, окажутся неприемлемыми. Циник может усомниться в мотивах его поступка. Неужели Корбулон надеется заманить меня на переговоры, которые он не собирается почитать ради того, чтобы выиграть немного времени и посеять раскол между Парфией и ее союзниками? Или он знал, что я категорически отвергну его условия, как я это делаю сейчас, и есть еще одна цель, с которой тебя послали глубоко в Парфию? Он снова наклонился вперед и указал пальцем на Катона. — Что ты скажешь?

— Меня послали с посольской миссией, Ваше Величество. Это правда, клянусь честью.

— Клянусь честью, — холодно повторил Вологез. Он повернулся к Рамалану и указал на помост прямо перед своими ногами. — Принеси этот сундук сюда.

Капитан поклонился и поспешил в конец зала. Катон почувствовал ледяное покалывание в шее. У него возникло искушение бросить вопросительный взгляд на Аполлония, но царь смотрел прямо на него, и он не осмеливался действовать так, чтобы это могло показаться подозрительным. Рамалан вернулся с двумя мужчинами, несущими сундук, в который было помещено оружие и личные вещи людей из посольства. Они поставили его перед троном и низко поклонились, отступая от своего повелителя.

— Узнаешь этот сундук? — спросил Вологез Катона.

— Да, Ваше Величество.

Царь потянулся к крышке и поднял ее, прежде чем позволить ей упасть на петли. — Ты узнаешь его содержание? Подойди ближе.

Катон сделал, как ему было приказано, и подошел к помосту, чтобы заглянуть внутрь. Там были мечи и связки кожаных сумок, которые они положили в сундук на борту баржи. Он задавался вопросом, что могло быть в них такого замечательного, что они были представлены парфянскому двору в такой драматической манере.

— Это твое имущество?

Катон пригляделся. — Я вижу свой меч и свои седельные сумки, а все остальное принадлежит моим людям, Ваше Величество.

— Да, — Вологез протянул руку и вынул флейту. — Ты узнаешь это?

— Да, Ваше Величество.

Взяв инструмент обеими руками, царь разобрал его. Мундштук находился в его левой руке, а в правой он держал секцию с отверстиями для пальцев. Он поднял его и быстро щелкнул, и из сломанного конца высунулся кусок папируса. Вологез вытащил его и поднял так, чтобы Катон мог видеть, что на самом деле это были несколько листов прекрасного папируса с крошечными пометками и схемами.

— Вы знаете, что это, трибун? — спросил он.

Катон в ужасе покачал головой.

— Тут зашифровано, — продолжил Вологез. — К счастью, у меня при дворе много ученых, и они смогли определить, что это был простой алфавитный замещающий шифр, который они начали расшифровывать вчера вечером и закончили сегодня утром. Результаты интересны для чтения. Специально для римского полководца, готовящегося вторгнуться в Парфию. Здесь есть описания местности, оценки расстояний между поселениями, карты и схема обороны в Ихнэ, а также другая полезная информация. — Он опустил свитки и с обвинением протянул их Катону. — Это шпионаж, римлянин! Твое посольство — подделка. Твоя истинная цель — приехать сюда, чтобы шпионить!

Когда его голос эхом отозвался от стен, в остальной комнате воцарилась полная тишина. Катон увидел, что ближайшие стражники крепче сжимают свои копья, словно ожидая приказа своего хозяина.

— Вам нечего сказать в свою защиту? — вопросил Вологез.

— Клянусь, я раньше не видел этих документов, Ваше Величество, — честно сказал Катон. Теперь для него все было пугающе ясно. Ему было приказано возглавить посольство в качестве прикрытия для шпионской деятельности Аполлония. Корбулон и его агент использовали его. Его выбрали на эту должность не потому, что он был наиболее вероятным кандидатом на пост главы успешного посольства, а потому, что он должен был выглядеть честным. И именно поэтому ему не сказали об истинной цели миссии из опасения, что он не сможет убедительно солгать. Все это пронеслось в его голове в мгновение ока.

— Лжец!

— Они не мои, — выпалил он прежде, чем успел остановиться. Затем он стиснул челюсть. Не было смысла говорить правду и опознавать владельца флейты, утверждая, что он сам невиновен. Ему не поверили бы ни сам Вологез, ни его придворные. И если бы их позиции поменялись местами,