В протестантских кругах успех пьесы был чрезвычайный. Изданная в Женеве в конце 1550 г., трагедия Беза была сыграна его учениками из лозаннского коллежа. Сам автор был, очевидно, и постановщиком. Затем она не раз ставилась гугенотами в подвластных им французских городах. Этьен Пакье, бывший высокого мнения о латинских стихах де Беза, нашел «жертвоприношение Авраама изображенным столь живо, что при чтении трудно удержаться от слез». Анри Этьен переиздал пьесу в Париже в 1552 г. (после начала Религиозных войн такие перепечатки были уже вряд ли возможны). Коллега Беза по лозаннскому коллежу Жан Жакемо (1543 – 1615) перевел трагедию на латинский язык (перевод издан в 1597 г.); с латинского она была переведена на немецкий и была очень популярна в Германии среди лютеран.

Эта популярность и успех объясняются, конечно, не только близостью идейных установок пьесы кальвинистскому учению. Французские гуманисты (А. Этьен, Э. Пакье и др.) не могли не порадоваться появлению «Жертвоприношения Авраама»: наконец сбывались их чаяния о создании новой гуманистической драматургии. Действительно, трагедия Беза стала первой «правильной» трагедией, изданной и поставленной на французском языке (напомним, что «Клеопатра» Жоделя была представлена на сцене лишь в конце 1552 г., а издана еще позднее).

Эту «правильность» своей пьесы, ее зависимость от античных образцов автор специально подчеркнул в предисловии и эпилоге. Предисловие носит четко выраженный полемический характер. Направлена эта полемика прежде всего против молодой «Плеяды» и только что появившегося ее манифеста – «Защита и прославление французского языка» Жоашена Дю Белле (1549).

Без обрушивается на «многих талантливых французских ученых мужей», которые, вместо того чтобы славить бога и его беспредельное милосердие, состязаются в восхвалении знатных господ или прекрасных дам. «Куда было бы лучше, – замечает Без, – петь хвалы Господу, чем написать в духе Петрарки сонет или изображать страстного влюбленного, заслуживающего носить колпак с погремушками, или чем подражать поэтическому пылу на манер древних, дабы снискать славу в этом мире»[357]. Не подлежит сомнению, что Без подразумевал здесь поэтов «Плеяды», которые как раз в это время вводили во французскую литературу петраркистский сонет («Олива» Дю Белле, 1549) и торжественную оду в чью-либо честь («Оды» Ронсара, 1550). Осуждает Без и латинские эпиграмматические стихи, которыми грешил в молодости и сам.

Как известно, теория драматических жанров не получила у вождей Плеяды глубокой разработки. Дю Белле говорит о театре лишь в одном месте своего трактата и говорит очень кратко: он высказывает уверенность в том, что трагедии и комедии будут восстановлены «в их стародавнем величии, узурпированном фарсами и моралите» (Кн. 1. Гл. IV). Предисловие Беза к пьесе не является, конечно, развернутым трактатом по драматургии, но заслуживает несомненного внимания как один из первых шагов в этой области теоретической мысли эпохи Возрождения.

Без отмечает, что по своему содержанию его пьеса близка и к классической трагедии, и к комедии. Пьесу уместно было бы назвать трагикомедией (и этот термин уже вошел в употребление во Франции – в 1545 г. мы встречаем его в переводе «Первой книги об архитектуре» С. Серлио, выполненном Жаном Мартеном), ибо, несмотря на трагические коллизии, она оканчивается благополучно. Однако Без предпочел назвать ее «трагедией», быть может потому, что в ней отсутствует комический, даже чисто бытовой элемент (который был, между прочим, непременным компонентом мистерий). Повторяя структуру античных драм, Без выделил пролог и эпилог и разбил текст пьесы паузами на три части, или акта (правда, об актах автор говорит лишь в предисловии; в самом тексте пьесы этот термин еще не применяется). Таким образом, по построению пьеса Беза напоминает античные драматические произведения. На манер древних вводит он и хор, но не использует «ни строф, ни антистроф, ни эпиррем»[358] (и здесь, как полагает Анри Шамар[359], содержится намек на оды Ронсара).

Как видим, эстетическая система де Беза носит переходный характер. Хотя в пьесе легко обнаруживаются античные реминисценции (по сюжету, по характеру конфликта пьесу Беза не без основания сближают с «Ифигенией в Авлиде» Еврипида), «Жертвоприношение Авраама» еще не порывает окончательно с мистериальной традицией. Думается, эта близость пьесы к привычным средневековым драматургическим жанрам не случайна. Без, конечно, мог бы создать произведение, полностью отвечающее античным канонам. Выиграв в «учености», его пьеса утратила бы свою доступность для широкого читателя и зрителя. Очень справедливо на этот счет замечание Р. Лебега в его известной работе о французской ренессансной трагедии; Р. Лебег пишет, что Без «больше внимания уделяет наставлениям, чем литературному совершенству, он не стремится снискать одобрение ученых мужей, строго соблюдая драматургические законы; он старается быть понятым простыми верующими, и поэтому стиль его прост и доступен»[360]. Действительно, основная стилевая установка де Беза – близость к разговорному языку и привычным литературным нормам. Может быть, именно поэтому он вводит в число действующих лиц Сатану, непременного участника средневековых мистерий.

Между прочим, и в важнейшем вопросе о подражании как пути обновления и обогащения литературы Без не разделяет крайностей теоретиков молодой «Плеяды». Он признает важность античных образцов, но стремится сочетать их использование с сохранением традиций родной литературы.

Интересные замечания о театральной условности содержатся в тексте пролога:

Затем автор рассказывает, что события происходят в стране филистимлян, и описывает обстановку первой сцены. В заключение он просит зрителей не шуметь, обещая им захватывающее зрелище.

Если пролог выдержан в несколько шутливом тоне, то текст самой пьесы серьезен и приподнят. Именно таким тоном следовало прославлять бога и его благие дела (обращений к богу встречается в трагедии более сотни). Это, между прочим, дало основание первому серьезному исследователю творчества Беза А. Сейу назвать пьесу «перелицованной проповедью»[362]. «Все покинуть, всем пожертвовать во имя подлинного культа бога – домашним счастьем, властью, привязанностями; т. е. покинуть родину, семью, детей, наконец, задушить порывы своего сердца, чтобы избежать подчинения папе, – вот чего неустанно требовала Реформация от своих сторонников, вот что проповедывала она с церковной кафедры и во всевозможных трактатах, и «Жертвоприношение Авраама» является одним из них», – писал А. Сейу[363]. Однако это суждение о трагедии несправедливо, хотя в ней и присутствует в очень большой степени пропагандистский элемент.