Самым действенным лекарством для них был юмор. Элен, например, коллекционировала уведомления о выселении от их домовладельца. Эти бумаги казались ей ужасно забавными. Они начинались словами «Приветствую вас», после чего следовало требование освободить помещение. Их хозяин и правда был у Кунингов частым гостем. Время от времени он колотил в их дверь кулаком и требовал оплатить аренду. А когда они не отвечали, поднимался на крышу, спускался по пожарной лестнице и стучал уже в окно с криком: «Я вас вижу, я могу вас видеть!»[770] Супругам становилось все яснее, что одному из них придется найти постоянную работу. А пока они одалживали деньги или решали финансовые проблемы путем бартера. Билл, например, обменивал картины на визиты к доктору. Художник вызывал этим немалый гнев супруги врача, которая как-то сказала: «Неплохо бы было, если бы этот де Кунингс хотя бы иногда платил наличными… В конце концов, за кого Билл себя держит, уж не за Гогена ли?»[771]

В отчаянии Элен обратилась за помощью к своей подруге Эрнестине. Эрни совершенно случайно познакомилась у стойки для завтрака в Провинстауне с другом Билла, молодым скульптором египетского происхождения по имени Ибрам Лассоу. Он только что вернулся с военной службы и отпраздновал это событие поездкой на Кейп-Код. До войны Ибрам проводил в мастерской Билла несколько вечеров в неделю. Он знал Элен и был частью компании из «Уолдорфа», но каким-то странным образом с Эрнестиной они раньше не сталкивались. (Вообще-то на самом деле они пересекались, но вначале не вспомнили об этом. Именно Ибрам был тем парнем, который, услышав звонок, сбежал с пятого этажа и не увидел у двери ни души. Так Элен и Эрнестина подшутили над ним на заре своей жизни в Гринвич-Виллидж.) Пара вместе провела день в дюнах, а потом Ибрам предложил Эрнестине вместе вернуться в Нью-Йорк на автобусе. И сообщил о своем намерении на ней жениться. Девушка ответила со своей знаменитой широкой улыбкой и луизианским нахальством: «Вот сумасшедший».

И все же уже 15 декабря 1944 г., вскоре после возвращения в Нью-Йорк, они поженились. Элен и Билл были свидетелями на их свадьбе. Две пары отметили день пиршеством, о котором Элен и годы спустя вспоминала со смехом и радостью. Сначала китайская еда и поездка в Метрополитен-музей, где компания встретилась со скульптором Дэвидом Смитом. Потом шведский стол, позволявший есть сколько влезет[772]. «Это был такой круглый стол, где блюда двигались по кругу. А мы, знаете, все пришли голодными как звери, — рассказывала, смеясь, Элен. — Там были такие крошечные порции, какое-то мясо… будто это мясо черной дыры… Ну, мы ели, и ели, и ели. Они же сказали, что можно есть сколько хочешь. Так мы и намерены были поступить… А Эрни все приговаривала: „О, ты должна попробовать вот это, это очень вкусно“. Я так объелась, что потом, вернувшись вечером домой, лежала в кровати как колода, не силах пошевелиться»[773].

Вскоре Эрнестина обнаружила потрясающий чердак на верхнем этаже дома на Шестой авеню. В помещении было аж 14 окон. Оно было больше, чем любое другое место, где в то время обычно устраивались художники. Чердак был нежилым, но Лассоу последовал примеру Билла, отремонтировавшего квартиру на 22-й улице. В итоге чердак превратился в прекрасную мастерскую и дом, где Ибрам с Эрнестиной и их дочкой Дениз, которая вскоре появилась на свет, прожили следующие 15 лет. «Мы будто существовали в какой-то альтернативной вселенной, где я чувствовала себя принцессой», — рассказывала потом Дениз[774]. На их чердаке собирались художники и происходили важные дискуссии. Он служил и надежным пристанищем для Билла и Элен. Вскоре после свадьбы подруги Элен спросила Ибрама, не может ли он найти ей работу в компании по производству витрин на 46-й улице, где трудился он сам. У Лассоу получилось, и Элен опять начала каждый день ездить в метро на работу. Там девушка изготовляла проволочные конструкции для витрин универмага «Бонвит Теллер»[775]. «Каждое утро я готовила Ибраму сэндвич на обед, — вспоминала Эрнестина, — и каждый день он, вернувшись домой, говорил: „Элен опять съела половину моего бутерброда“. Тогда я начала делать два больших сэндвича: один для мужа, а другой для Элен»[776]. И все же, несмотря на радость от стабильной зарплаты и бутербродов Эрни, это вряд ли можно было назвать той жизнью, о которой Элен мечтала.

Не то чтобы Элен презирала дело, которым ей приходилось заниматься. Она была добросовестным, пунктуальным и ответственным работником. Но прежде всего девушка была художницей. А постоянная работа отрывала ее от настоящего дела, притом именно на том этапе, когда она наконец начала нащупывать собственное направление в творчестве[777]. Незадолго до этого компания «Левер бразерз» хотела нанять Билла за очень хорошие деньги. Он отклонил их предложение. Де Кунинг аргументировал свой отказ тем, что если он будет стараться делать хорошую рекламу, то у него не останется сил на живопись[778]. И, по мнению Элен, она имела право на аналогичный выбор. «Художники и художницы непохожи на обычных, среднестатистических людей. Мы бунтари по своей сути. И женщины не менее мятежны, чем мужчины, — говорила Элен. — Я знаю, чего хочу[779]. Если кто-то другой желает, чтобы я делала что-то иное, я даже не считаю это восстанием. Я просто хочу идти своим путем»[780].

В тот период Элен каждый день ходила работу с Ибрамом, писала, когда выпадала свободная минута, а вечерами старалась как можно больше общаться с разными людьми. Она оставляла Билла наедине с его холстом, одетым в пиджак и шляпу, потому что отопление в их доме по вечерам отключали, и шла встречаться с друзьями-художниками из Челси[781]. Иногда они вместе рисовали живую натуру, а порой во что-нибудь играли. Например, могли устроить концерт на кастрюлях и сковородках. Эдит вспоминала, как они жарили зефир над камином на ее чердаке и играли. Кто-нибудь принимал позу персонажа известной картины, а остальные отгадывали, что это за произведение. Например, однажды Элен надела «берет, смятый в форме фригийского колпака. В одной руке у нее была высоко поднятая метла, а другой она указывала на Руди. Она была Марианной, духом Великой французской революции с картины Делакруа, который вел французов к свободе»[782]. А в другой вечер композитор Эдгар Варез, который, по словам Элен, был от нее без ума, пригласил ее в вояж по кафе-мороженым. Их первой остановкой стала кондитерская с холодными десертами в Гринвич-Виллидж. Там, как обещал Варез, продавалось лучшее в мире фисташковое мороженое. А оттуда пара отправилась в настоящий гурманский тур. «Мы тогда зашли в пять разных кафе-мороженых… и все они оказались потрясающими»[783].