Тон уже не был лёгким и безобидным. И Маше не хотелось отвечать. Поэтому рискнула огрызнуться.

- Думаю, ты сам догадываешься.

Харламов ухмыльнулся. Но просто согласиться и обсудить, это было бы слишком просто. Поэтому он с лёгким ехидством заметил:

- Ты переживаешь.

- Думаешь, повода нет?

- Дело в том, дорогая, что мне до фонаря все эти поводы. А ты, если желаешь перед кем-то повиниться, можешь переживать дальше.

Захотелось вздохнуть. Вместо этого позвала:

- Дима.

- Счёт принесли. Можно я оплачу?

Её поведение и переживания ему явно пришлись не по душе. Но в то же время Маша не понимала основу недовольства Харламова. Их отношения, если это вообще отношения, находились в стадии совершенной секретности. Единственный человек, который знал о том, у кого Маша проводит ночи, была Наташа. И то, только потому, что живя через стенку, не заметить отсутствия соседки не могла. Для всех остальных они были коллегами, точнее, Харламов являлся наставником и учителем, а Маше надлежало внимательно слушать и внимать каждому его слову. А при таких взаимоотношениях, секс наверняка сочли бы перегибом. Во всех смыслах. И они молчали, то есть, не афишировали. И Маша искренне считала, что Диму такое положение вещей устраивает, и скорее уж она шла ему на уступки и ни на чём не настаивала. Но её желание скрыть лишнюю информацию от Тихонова-старшего, отчего-то Харламова задело. А что она сделала не так? Неплохо было бы, если бы он объяснил.

Просто пройти с Харламовым по залу ресторана было невозможно. Он сам подошёл к Борису Николаевичу, что-то родственнику сказал на прощание, затем его пару раз пытались остановить знакомые, а Маша послушно ждала, пользуясь моментом в надежде разобраться в Димином недовольстве и в попытке решить, что с ним делать. Вот уже сейчас, через пару минут.

За одним из столов сидела женщина, блондинка приятной внешности, она смотрела на Харламова с особой теплотой, а когда протянула ему руку для приветствия, Маше в какой-то момент показалось, что Дима наклонится, чтобы эту ухоженную ручку с перстнями поцеловать. Но вместо этого случилось рукопожатие, особенное, затянувшееся на несколько секунд дольше необходимого. Женские пальчики скользнули по его запястью, на губах женщины появилась тёплая улыбка, а взгляд зелёных глаз наверняка ублажал мужское самолюбие Харламова. Маша наблюдала за всем этим со стороны, затем разозлилась и из зала вышла.

Она ведь не обязана на всё это смотреть, правда?

- Маша!

Раз он зовёт её Машей, значит, настроение не слишком благодушное. За время близкого общения с Харламовым, Маша уже успела это понять. Но и бежать по первому его зову не собиралась. Стояла на крыльце, смотрела на проспект и раздумывала: а не вызвать ли ей такси? Плюнуть на все чаяния, надежды и желания, и поехать домой. Спать. Успокаиваться. Набираться сил.

- Куда ты убежала? Я должен тебя искать?

- Нет, Дима, не должен. – Маша решила на него не смотреть. – Ты, вообще, мне ничего не должен.

Харламов разглядывал её, видел, напряжённую линию плеч, гордо вскинутый подбородок, и почувствовал острое неудовольствие, которое грозило довольно скоро перерасти в раздражение. Пришлось его в себе давить, потому что ругаться не хотелось. Ругаться вот так, на улице, у дверей «Шарль», к тому же, и повода особого не было.

Повода не было, а недовольство и возмущение присутствовали. Причём, обоюдные.

- Я сказал что-то не то? – Она молчала. И это, кстати, выводило из себя. Но конфликт нужно было постараться замять, найти компромисс. Разве он в этом не мастер? – Прости меня. Может, поедем отсюда?

Он со ступенек спустился, на Машу обернулся, даже руку ей подал. Она его руку принимать не торопилась.

- Мань, в чём дело? – возмутился он, в конце концов. Так и стоял, протянув к ней руку. Где это, вообще, видано?

А Маша тоже себя ненавидела, и именно за это. Что смотрит на него, и не может оставаться спокойной и безразличной. Не может заставить себя подать ему руку, сесть в его машину, и ощутить себя хозяйкой положения. По крайней мере, над этой абсурдной ситуацией. Но у неё на языке вертелся только один вопрос. Глупый, никому не нужный, и, наверняка, Харламова он в лучшем случае посмешит. В худшем выведет из себя окончательно. Но она должна была спросить.

- Дима, кто она?

Он непонимающе нахмурился.

- Кто?

- Та женщина в ресторане.

Его брови практически сошлись на переносице. После чего Харламов пренебрежительно фыркнул.

- Маня, ты сдурела?

- Да, - выдохнула она, разозлившись. – Наверное, я сдурела!

Она со ступенек сбежала и твёрдым шагом зашагала по стоянке. Куда-то. В сторону проспекта.

- И куда ты направилась? – громко поинтересовался он. Уровень насмешки в его голосе превысил все допустимые пределы.

- Домой!

- Пешком?

- Я такси возьму!

- Маш, твоя сумка у меня в машине.

Пришлось остановиться. А ещё очень захотелось выругаться, с трудом подавила в себе это желание. Подождала, слышала неторопливые шаги за своей спиной. Харламов подошёл, обнял её сзади. Прижался щекой к её волосам и вздохнул.

- Поедем, а? Что мы с тобой как подростки отношения на стоянке выясняем.

- Предлагаешь в суде?

Он сдул прядь волос с её уха. Улыбнулся.

- Там я выиграю.

- Когда-нибудь выиграю я, - негромко проговорила Маша.

Дима заинтересованно хмыкнул.

- Хочешь сказать, что замышляешь коварный побег? Иначе как мы окажемся по разные стороны баррикад?

- Если ты станешь так себя вести и дальше, то я об этом задумаюсь.

- А как я себя веду?

Этот вопрос Маша решила оставить без ответа, по крайней мере, до поры, до времени.

Они дошли до его машины, Маша старательно делала вид, что не замечает нарочитой обходительности Харламова. Как тот открыл для неё дверь автомобиля, подал руку, и даже его пытливый, насмешливый взгляд игнорировала.

По дороге некоторое время молчали. Вроде бы острый момент был пройден, Маша не настаивала на том, чтобы Харламов отвёз её домой, но продолжала молчать. Не из обиды, нет, и не потому, что проверяла его выдержку. Но вдруг осознала, что в ресторане произошла абсолютно зеркальная ситуация, причём с разницей в несколько минут. Сначала Диме не понравилось её нежелание открываться не случившемуся свёкру, а потом она приревновала к какой-то красавице бальзаковского возраста. А ведь она приревновала.

Маша кинула на Дмитрия Александровича осторожный взгляд. Он смотрел на дорогу, тоже раздумывал о чём-то, при этом едва заметно хмурясь, и её внимания к его персоне не замечал. А Маша посмотрела, ощутила в душе неясную тяжесть и поспешила отвернуться к окну. И что со всем этим делать?