И вдруг ощутила, как Ганеша в неё проник. Всем сердцем!

(Рекламный ролик)

— Почему ты раньше не влюбил меня? — спросила Каллисто, когда они закончили заниматься любовью.

И вдруг заметила, что лицо Ганеши как-то помолодело и засияло изнутри. Да и весь он буквально засветился. Весьма ощутимым сиянием Благодати.

— Господи, — оторопела Каллисто, — что это с тобой?

— А что такое?

— У тебя лицо вдруг помолодело! Как будто бы тебе сейчас не двадцать семь, а восемнадцать.

— Это мой вечный возраст, — улыбнулся Ганеша, наблюдая, как она любуется его лицом Вечного. Всё никак не решаясь принять это чудо. Как данность. — Люди называют этот принцип «бог Дионис». О котором я тебе уже рассказывал. Он пробуждается во мне постоянно, когда я прихожу с морей и начинаю заниматься с девушкой любовью, проявляя свою божественность. Которая и делает богов прекрасными. Если ты заметила, — улыбнулся он. — Низводя энергетику бога Аполлона, которую я возвышаю через сахасрару чтением сложных книг, по Каналу Страсти вниз, преобразуя меня в вечно молодого бога Диониса, который тебе так понравился. В каждом из нас находится юноша, даже если ты уже старик. Который вновь актуализируется в нас благодаря подлинной Любви. Думаю, именно это и пытался передать Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея». Если хочешь испытать нечто подобное на себе, я дам тебе технику становления титаном духа, которую тебе нужно будет месяца полтора попрактиковать, катая на воображаемый холм Сизифов камень. В рейсе очень скучно, а времени там «вагон и маленькая тележка», вот я там постоянно этим и занимаюсь.

Но Каллисто всё равно не могла это принять. Слишком уж это было для неё необычайно. А точнее — она никогда такого ещё не видела! И поэтому была в лёгком шоке. Но не могла отвести глаз от его «горящих» глаз.

— К тому же, это состояние очень омолаживает не только моё лицо, но и всё тело.

— А можно так омолаживаться постоянно?

— Можно. Но тогда нам придётся заниматься любовью не больше, чем один раз в месяц. Как ангелы. Тут же катая Сизифов камень в течении часа, чтобы не потерять эту — божественную — энергию.

— Но у Уайльда ничего про это нет. Я знакома с его творчеством в подлиннике! Он очень красиво писал.

— Уайльд не был Великим Посвящённым. В отличии от меня. И создавал свой роман вслепую. Но всегда искал и старался творить именно в том божественном состоянии, которое именуют вдохновением. Поэтому-то тебя столь восхищали его тексты, что они и передавали тебе то его внутреннее состояние, которым ты, читая его творчество, и проникалась. Это магия прекрасного! Оно передает нам внутреннее состояние творца. В подлиннике. А в переводе — состояние переводчика. Поэтому мне изначально творчество Уайльда и не понравилось, читая его в переводе. Так как я тогда ещё не был Посвящённым и не понимал, что автор пытается выразить на полотне не столько свои мысли, сколько свою прекраснейшую душу! Но во время Уайльда это мало кто ещё понимал. Кроме тех, кто всерьёз увлекался спиритизмом. Такие как Блаватская и другие Посвящённые в тайное знание. Пока духовно нищие считали их чудаками или просто чокнутыми. Ведь те периодически, как в романе Булгакова, собирались в сакральном месте и омолаживали себя изнутри. Даже без секса, едва касаясь друг друга! Дабы не терять на это много энергии, как я — с тобой. Наполняя «пустой сосуд» твоего тела.

— Безо всех этих придуманных Булгаковым кремов и полётов на метле?

— Пытаясь передать нам в этой метафоре то возвышающее состояние внутренней лёгкости, когда ты буквально «паришь над землёй». На самом же деле от неё даже не отрываясь.

— Блин, мне так понравилось тебя слушать!

— Ты тоже молодеешь и становишься столь же умной, как Аполлон, пока играешь мне на флейте. Так как источник этой омолаживающей энергии направлен тебе прямо в голову, которая напрямую принимает это излучение. Возвышая тебя до Каллисто! Прекрасной, по-гречески. Поэтому заниматься игрой в бисер очень выгодно. В духовном плане.

— Со всеми?

— Нет. Только со мной. Да и то, пока у меня всё ещё есть эта божественная энергия, которую я в тебя излучаю, делая тебя столь же прекрасной.

— И на сколько тебе её хватает?

— Непрерывных занятий? Месяца на два. В позапрошлом году её немного не хватило до свадьбы с Ситой, которая разочаровалась во мне и передумала выходить замуж, как только я выдохся.

— Выкинув тебя, как флакон из-под духов? — усмехнулась Каллисто. И ушла в ванную.

Размышляя, пока принимала душ: «Я всё опасалась до этого, пока мы все эти дни играли в бисер, как бы он в меня не проник. И не началось! Все эти истерики ревности, грызня на кухне, стирка, глажка, готовка и прочая ересь, от которой я уже так устала, пока жила с Ахиллом фон Ган в браке, — размышляла Елена, намыливая гелем тело. — Именно из-за этого-то с ним окончательно и рассталась. Когда он не просто приревновал меня к Удаву, но припёр к стенке. Буквально — к мачте! А ночью, когда я решила, что юнга уже достаточно наказана и прощена, Ахилл снова закатил сцену ревности и выгнал из дома. Отправил жить к матери, как я сказала Ганеше. А на самом деле — послал меня к такой-то матери! Вышвырнув в окно все вещи. Слава богу, что я всё же смогла оправиться. Но никогда, никогда я больше не выйду замуж! Ни за кого! Что угодно, только не это! Пытка!»

И как только Елена вышла из ванной, вытирая полотенцем голову, Банан не дал ей одеться и снова повалил на кровать.

— Я хочу доказать тебе, что ты — обнажённая — невероятно прекрасна!

— Что ты делаешь? — попыталась Елена остановить его пассивным бунтом, замерев под ним. Как и учил её Лев Толстой «непротивлению злу насилием». Но в её случае — «непротивление злом насилию». Как и учил жену Толстой. И вывел из этого «непротивления» жены целую систему.

— Именно то, что и должен делать парень с девушкой, которую он любит. Чтобы склонить её — под собой — на брак! — усмехнулся Банан, столкнувшись с её «толстовством» лицом к лицу. — И она, как честная и порядочная девушка, должна будет теперь принять его «горячее предложение».

— По горячим следам? — усмехнулась Елена, после душа уже полностью придя в себя. И успела пожалеть о том, что у них случилось. — Когда я напишу на тебя заявление в полицию?

— А не пороть горячку! Иначе я больше не буду