– Принесу кофе. И десяток пончиков, если смогу раздобыть.

– Спасибо.

Когда за ним закрылась дверь, Хейден села за стол и, погладив обложку, собралась с духом и раскрыла папку.

На первой странице была аннотация с кратким изложением обстоятельств дела. Если не смотреть на имя отца, можно было дистанцироваться от фактов, как это уже бывало неоднократно.

Перевернув страницу, Кейт увидела наброски с места преступления. На грубых рисунках были изображены стоянка, положение машины Хейденов по отношению к двум другим машинам и здания вокруг. И, разумеется, переулок, в котором поджидал убийца.

На следующей странице был отчет о вскрытии, и тут уже Кейт не смогла сдержать волну обжигающих чувств, разлившихся по телу. Глаза защипало от подступивших слез, руки задрожали. Профайлер поспешно перевернула страницы с отчетом о вскрытии, надеясь найти записки.

Увидев два исписанных от руки листка, адресованных ей, она молча уставилась на них. Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы унять бешено колотящееся сердце.

Кейт прочитала первую записку:

Кейти!

Я тебя люблю. Ты мой ангел мелосердия. Пожалуйста, позвони мне. Я не плохой как ты думаешь. Я хороший. Без тебя я слабый и сломленный.

Уильям

Откашлявшись, она прочитала вторую:

Кейти!

Твое долгое молчание погрузило меня во мрак; но теперь оно разжигает во мне ярость. Теперь я знаю, что все сказанное тобой – ложь. Все, что было между нами – иллюзия. Ты не заслуживаешь того чтобы жить.

Уильям

Хейден не смогла бы сказать, как долго смотрела на четкие буквы, выведенные синими чернилами на белой бумаге в линейку. Она даже не услышала, как открылась и закрылась дверь зала совещаний.

– Кейт!

Она вздрогнула, услышав голос Мазура. Подняв взгляд, увидела, как детектив ставит на стол поднос с двумя стаканчиками кофе и тарелкой пончиков.

– Извините, задумалась.

Заглянув в раскрытую папку, Тео прочитал записки.

– Это написал вам Болдри?

– Да.

– Когда вы отдали их следователям?

– Уже после убийства отца.

– А почему молчали до тех пор?

– Мне было стыдно. Я считала Уильяма таким хорошим и замечательным, а затем обнаружила, что ошибалась… Была полной дурой.

– В этих записках ничего не говорилось о том, что он замыслил что-то плохое?

– Нет. Он не говорил прямо, что желает моей смерти.

– Итак, вы сделали карьеру, разбирая истинный смысл слов.

– Более или менее.

Пододвинув стул, Мазур протянул Кейт кофе и пончик.

– И что вам говорит эта записка сейчас?

– Это Уильям Болдри от имени Самаритянина отправил последнее сообщение в полицию.

– Как вы это определили?

– В своем сообщении он использовал выражение «ангел мелосердия». И, как и в записке, написанной мне много лет назад, во втором слове допустил орфографическую ошибку. Во всех письмах ко мне он ставит после моего имени точку с запятой, что в данном случае весьма необычно. В предложениях с отрицанием снова нет запятых.

– Он пытался нас обмануть.

– А может быть, Уильям просто меня испытывает. Он знает, что это моя работа. То, чем я занимаюсь. Он ведет игру. Он заманил меня в эту комнату, и я только что пережила заново самые страшные минуты своей жизни.

Мазур закрыл папку.

– С огромным наслаждением отправлю этого козла за решетку.

– Я бы использовала другое слово, но я с вами согласна.

* * *

Когда Дрекслер толкнул дверь своего номера в мотеле, было уже два часа дня и он устал как собака. У него хватило сил разыскать дом Хейден, но, как ни хотелось ему остаться рядом в машине и дождаться ее, он понимал, что это верный способ попасть в руки полиции.

Дрекслер поспал перед тем, как покинуть Нью-Мексико, но этих нескольких часов не хватило, чтобы полностью прогнать усталость, терзавшую его на протяжении последних недель. И вот теперь он в городе, вокруг столько молоденьких девочек, и успокоиться и отдохнуть будет еще труднее…

Дрекслер мог думать только о том, как сколотить ящик и засунуть в него очередную девушку. Сначала все они кричали и молотили кулаками о дерево. Умоляли, упрашивали. Затем стук затихал до легкого царапанья, после чего наступала полная тишина.

А когда через пару дней он наконец открывал ящик и заглядывал внутрь, ни у кого уже не оставалось сил сопротивляться. Наоборот, все девушки так горячо благодарили за кусок хлеба и глоток воды!.. Разумеется, потом он снова засовывал их в ящик. Обыкновенно на третий раз начинал с ними игры, и никого не приходилось уговаривать. Все с готовностью давали то, что он хотел.

С благодарностью.

Вот что ему нравилось больше всего. Искренняя признательность за все его деяния. Когда он доставал девушек из ящика и просил их раздвинуть ноги, они не кричали, не сопротивлялись. Они были готовы на все, лишь бы он не отправил их обратно в ящик.

Разумеется, он опять засовывал их туда. Выпускал их на свободу и играл с ними тогда, когда ему было угодно, а когда они переставали его интересовать, просто оставлял в ящике, предоставляя природе взять свое.

Сев на край кровати, Дрекслер со вздохом откинулся назад. Как сильно он ни устал, еще больше ему хотелось есть. Напротив мотеля имелась закусочная, но нужно было соблюдать осторожность. Внешность изменилась, но это еще не означало, что он в безопасности.

Зазвонил телефон мотеля, и Дрекслер подскочил от неожиданности. Свой сотовый он бросил в Юте, и никто не знал, что он здесь. После восьми или девяти звонков телефон затих. Подойдя к столу, Дрекслер сел, уставившись на телефон, по-прежнему опасаясь снять трубку.

Шли секунды, напряжение несколько спало – и тут телефон зазвонил вновь. Вздрогнув, Дрекслер снял трубку.

– Да.

– Нам нужно поговорить.

Голос не узнаваем.

– Кто это, черт побери?

– Тот, кто знает, что тебе нравится наблюдать за Кейт Хейден.

По всему телу Дрекслера разлилась волна страха и адреналина.

– Кто это, твою мать?

– Готов поспорить, ты проголодался: как в смысле еды, так и в смысле женщины.

Шумно вздохнув, Дрекслер ничего не сказал.

– Изголодался по ящику, в который можно ее запихнуть, ведь так?

– Не понимаю, о чем вы.

– Кейт тебе не по зубам, но у меня есть для тебя другая девочка. Очень хорошенькая блондинка.