– Очень хорошая работа, Фрэнк, – сказала Харпер, просовывая голову в ванную.

– Разумеется, хорошая робота. Ведь это делал я. Почему все всегда так удивляются? – проворчал Фрэнк.

Харпер постаралась скрыть улыбку.

– Что же, если лучше тебя никого не нашлось, давай начнем, – вздохнул он. – Сколько ты можешь поднять?

Оказалось, что немного, но достаточно для того, чтобы Фрэнк взялся за стены. Через несколько минут Харпер была вся в поту.

– Спорим, ты сейчас скучаешь по своему столу, а? – хмыкнул Фрэнк, когда Харпер, пыхтя и отдуваясь, удерживала на месте лист высотой восемь футов.

– Не мог бы ты завинчивать чуть быстрее, – глотая ртом воздух, проговорила она.

– Вот и она так сказала, – ответил Фрэнк, проворно передвигая шуруповерт по листу.

– Прости, это была шутка?

– О, не стоит заводиться из-за шутки «вот и она так сказала». Если ты не понимаешь шуток, тебе нечего делать на стройплощадке.

Харпер фыркнула и отступила на шаг от стены.

– Я не обиделась, просто я никогда не слышала от тебя ничего, кроме нытья и жалоб. А шутка «вот и она так сказала» очень впечатляет.

Остаток утра слился для Харпер в сплошное размытое пятно, где обидные выпады чередовались с подъемом тяжестей. Фрэнк показал Харпер, как нарезать гипсокартон с помощью рейсшины, ноги и строительного ножа.

– Неплохо, – сказал Фрэнк, почесывая свою поседевшую рыжую бороду, когда Харпер с триумфом разломала лист пополам. – Давай поставим его, а потом ты отвезешь меня на ланч.

Они наконец закончили. Харпер бросила совок в мешок с мусором.

– Если ты готов, то поедем. Мне нужно кое-что доделать в офисе.

Фрэнк кивнул.

– Думаю, сегодня ты была молодцом.

– Будем считать, что ты сделал мне блестящий комплимент.

– Я слышал, ты в выходные разговаривала с Джони Уитвуд.

– А ты не слышал, что я ела на завтрак? – Харпер закатила глаза. – Да. Я столкнулась с Джони, и мы поговорили.

– Как она?

Харпер пыталась оценить по выражению лица, чем его заинтересовало это событие, но напрасно.

– У нее все нормально. – Она повесила сумку на плечо.

– Она пережила тяжелые времена. Она и Люк.

Харпер кивнула.

– Кажется, Люку полегчало, это видно по тому, как он относится к тебе и ко всем остальным. Было бы здорово, если бы то же самое можно было бы сказать о Джони.

– Ты знаешь ее?

Он уставился на мыски своих ботинок.

– Раньше знал. Давно это было.

Она ждала, что он продолжит, но он отошел, чтобы проверить крышку на банке с грунтовкой для гипсокартона.

– Завтра тебе потребуется помощь? – наконец спросила Харпер, роясь в сумке и доставая оттуда ключи.

– Я загрунтовал стены. Ты можешь возвращаться в офис и просиживать задницу за столом. – Слова были грубыми, но звучали как-то мягко.

– Всегда пожалуйста, Фрэнк. Я тоже рада, что смогла помочь, – пошутила она, выходя за дверь.

Четвертое июля, День независимости, был в Биневеленсе еще более важным событием, чем погружение в холодное озеро.

Городские торжества стартовали утром с забега на пять километров в красно-бело-синих майках. Накануне Альдо удивил Харпер, заявившись с майкой в цветах американского флага и стартовым номером.

– Пять километров? Я не могу пробежать пять километров!

– Ты можешь, черт бы тебя побрал. Если я поеду на дурацком ручном велосипеде, ты побежишь со мной. – Альдо плюхнулся на диван.

Физиотерапевт поставил крест на желании Альдо бежать на его новой ноге. Вместо этого, после долгих споров, он уговорил его ехать на ручном велосипеде.

– Если ты будешь бежать позади меня, как идиотка, размахивая руками, никто не заметит Альдо с деревянной ногой на гребаном цирковом велосипеде.

– Даже не притворяйся, что ты стесняешься. Все глаза будут прикованы к тебе. – Харпер ткнула его в плечо.

– Трудновато произвести впечатление на девушку, если ты ведешь себя как инвалид.

– Просто сними рубашку, и всем будет наплевать, даже если ты поедешь на карликовом пони. Ты хочешь произвести впечатление на какую-то определенную девушку?

Альдо отпил большой глоток воды.

– Возможно.

Теперь они стояли рядом на стартовой линии. Куча народа подходила пожать руку Альдо, обнять его и поблагодарить за службу. Он вежливо принимал знаки внимания. Харпер подумала о том, как затворник Люк отнесся бы к подобному вниманию. Доброжелательное внимание после смерти Карен, должно быть, заставляло его страдать.

Когда время приблизилось к 9 часам, бегунов на стартовой линии прибавилось. Харпер приложила руку к трепещущему сердцу.

– Я так нервничаю! Это нормально, нервничать? – прошептала она, обращаясь к Альдо.

– Это не нервы. Это возбуждение.

Их разговор был прерван диктором.

– Леди и джентльмены, прошу встать, сейчас прозвучит национальный гимн в исполнении Пеги Энн Марсико.

Альдо слез с велосипеда и встал по стойке смирно, отдавая военный салют. Харпер почувствовала, что у нее выступили слезы, когда она увидела, как мужчина, так много отдавший своей стране, салютует флагу.

Как отметят этот день Люк и его подразделение? Будет ли это на следующий день? Или они празднуют вместе со всей Америкой?

Удивительное сопрано Пеги, поразившее Харпер, вернуло ее к действительности. Вся кожа покрылась мурашками.

Чудесным утром четвертого июля Харпер стояла в лучах солнца, сияя от гордости за любимого мужчину и его лучшего друга.

* * *

– О боже. Я умираю, Альдо, я умираю, – глотая ртом воздух, проговорила Харпер.

– Если бы ты не могла говорить, я бы заволновался.

– Ты даже не задохнулся, – пробормотала она.

Альдо сверкнул улыбкой.

– С тобой все в порядке. Ты взяла отличный темп.

Он помахал рукой группе детей, стоявших у края тротуара и аплодирующих им. Почти всю дистанцию их сопровождали выстроившиеся вдоль улиц жители Биневеленса. Харпер увидела слева дом миссис Моретта, но ее самой на улице не было.

– Где твоя мамочка?

– Вероятно, на финишной линии.

– Сколько еще до нее? Не думаю, что я смогу добежать. Может быть, я просто подожду здесь? На обратном пути ты подберешь меня.

– Не драматизируй. Ты слышишь крики?