Ближе к вечеру пятого дня прибыл ответ из Кор Фъера. Кроме письма четверо гонцов в цветах Ордиса везли на седлах по сундучку, кои и занесли с собой в дом.

В сундучках оказались целых два знамени, и табарды, и шевроны, и множество других подарков от всех мастеров Кор Фъера. Второе знамя родилось после памятного штурма: красная птица перед синими башнями на серебряном поле; это была и очень интересная идея, и огромная честь, ибо мастерицы по собственному желанию увековечили поступок Жозефины, а значит, почитали его достойным уважения. Кроме того, в сундучках нашлись и сапоги рыбьей кожи — точно как те, что так, казалось, давно девушка купила в лавке, — и еще один драгоценный подарок от старого кожевенника: седло и узда для Малыша, украшенные литыми бляхами; на бляхах красовались магические закорючки, а в одну из пряжек было всунуто короткое письмецо от Моргана — пояснение, что магия упряжи предохраняет Всадника от падения, с припиской: «По себе знаю, штука нужная».

Изумленно и радостно рассмотрев подарки, Жозефина приняла письмо — пергаментный свиток в кожаном тубусе с вытисненным серебром гербом Ордиса. Сломав печать, она достала плотные листы, так и норовящие свернуться.

В тубусе оказался не один, а два листа пергамента; второй, гербовый, с тисненой печатью Предводителя Севера, гласил, что нобле Жозефина де Крисси, Хранительница Севера, приглашается весной на Большое Вече, для подтверждения в правах наследницы герцога.

…— Неудивительно, — говорил Гаррик де Варден, которому девушка показала приглашение. — Ордис понимает, что на его месте должна быть ты.

— Что?!

— Насколько я понял, именно тебя видели на стенах во время штурма, твои птицы защитили город, и ты смогла что-то сделать с воротами первой ночью, а Предводитель лежал с ранением и ничего для Кор Фъера сделать не успел. К тому же Ключ именно у тебя…

…Мартин писал, что все живы и здоровы, пятеро северян из отряда Каталин все так же служат в поместье, жаловаться не на что. «Из плохого — должен сказать, что нам закрыли доступ к счетам, но это и все. В городе настроения подавленные из-за поражения в войне с Севером. Их величество выступил перед народом и заявил, что Север устрашен, но по отступающим через город солдатам я бы сказал, что дела обстоят ровно наоборот. Гильдия алхимиков перестала продавать талисманы и теперь скупает их с рук. Наши я продавать не стал, придержу до поры, когда за них будут давать хорошую цену. Господин маг приходил, нарисовал всяких значков в новом крыле, также справлялся о Вашем здоровье. Вы за нас не переживайте, запасы есть, нам хватит. Все так же ждем Вас обратно, да хранит Вас Милосердная».

…Окрепнув достаточно, чтобы суметь держать перо, Жозефина попросила Фердинанда зачаровать ей бумагу для сгорающего письма — сама она колдовать пока не могла, и на этой бумаге написала письмо Меченому.

Шли дни, принося медленное выздоровление. Тело восстанавливалось быстро, Потоки же оказались куда строптивее. Простая магия вроде «светлячка» давалась легко и непринужденно, а все, что было сложнее, оборачивалось непредсказуемым результатом. Девушка чувствовала себя будто в кандалах — можно выполнять все обыденные дела, есть, ходить, писать, но все это с ощущением вечной несвободы, дисгармонии. Фердинанд утверждал, что это оттого, что под чудовищным потоком Силы Узор Потоков, пронизывающий тело, изменился и смешался, искажая любое более-менее сложное плетение. Это весьма было похоже на правду, но, как бы оно ни было, Жозефина прекрасно понимала, что еще легко отделалась, и не жаловалась на свою долю, тем паче что Узор тоже восстанавливался, обещая к концу зимы принять свой изначальный вид. Посему она стреляла из купленного еще в Поголье лука, вместе со своими бойцами оттачивала навыки посошного и рукопашного боя, приказав не жалеть ее больше, чем требовалось в дружеском поединке, посещала лекториумы Фердинанда, довольствуясь теорией, которой ей остро не хватало, и когда одна, а когда с дядей ездила по окрестностям, любуясь пейзажами и изучая дорожки и тропки. Когда ушан отвлекался от своих обязанностей, они все так же вели длинные интересные разговоры и иногда поднимались в небо на изогнутых крыльях Малыша, а однажды провели эксперимент с Чириком: дядин конюший сладил из ремней и пары кусков кожи нечто вроде детских качелей, и за вделанные в концы ремней кольца птах без труда поднял Жозефину и пронес ее несколько сотен шагов, кружа вокруг дома, без всякой натуги: мощь каменных птиц действительно определял не размер тела, но дух, обитающий в этом теле. Оставаясь одна, девушка взахлеб читала книги — в основном легенды, баллады и исторические тома, в изобилии водившиеся у дяди, или медитировала, обращаясь к Дане. Целительный поток богини очищал и успокаивал душу, а кроме того и приводил в гармонию взбесившийся Узор, ускоряя окончательное выздоровление.

Почти каждый день в поместье бывали гонцы, привозя и увозя письма, курсируя по большей части меж поместьем дяди, Кор Фъером и поместьем де Крисси. Жозефина, наконец оказавшаяся в безопасности, среди тех, кто любил ее, скучала по дому и тревожилась за домочадцев. Последнее письмо Мартина, с одной стороны, было весьма утешительным: он писал, что «…к счетам доступа все еще нет. Я бы сказал, госпожа, что корона сделала вид, что нас нет. К нам не заезжает ни господин сборщик налогов, ни господин Барбус, а тех ребят, что Вы оставили в поместье, вычеркнули из списков Гильдии, будто их там и не было никогда». Если же взглянуть с другой — все это было крайне похоже на то, что все процедуры, полагающиеся мятежникам, его величество провел, просто не стал гонять зазря герольдов и переводить белую ткань. Жозефина со своим обостренным чувством гармонии и справедливости всей кожей ощущала, что Натан Первый окончательно зарвался, вначале требуя то, что по решению создателя не должно ему принадлежать, а потом наказывая не истинного виновника, но его людей, в поступках своего господина (вернее, госпожи) не повинных. Следовало что-то делать, и для начала — посоветоваться со своими.