class="p1">В тот вечер для нас с Акте быстро возвели большой шатер. Нашим ложем служили укрытые богатыми восточными тканями сосновые лапы. На земле расставили масляные лампы, несколько подвесили на шестах внутри шатра. Ужин был похож на пикник – вино, хлеб, сухофрукты и сыр. Мы возлежали, словно на пиру во дворце, и каждое наше движение сопровождал аромат сосны. Снаружи шептал ветер, и, даже не напрягаясь, можно было услышать, как несет свои воды Анио.

– Такой план воистину мог прийти в голову только гению, – сказала Акте.

– Моя гениальность здесь ни при чем, – ответил я. – Удачный выбор места – вот тут мне повезло. Знаешь, вид отсюда даже лучше, чем я предполагал. Новые озера… у нас будет вилла в горах и одновременно словно бы на берегу моря – настоящее чудо инженерной мысли.

Акте легла на спину и закинула руки за голову.

– Здесь все напоминает мне о родине. Ликия ведь горный край.

Ликия – ее родина. Акте была такой утонченной и такой образованной… Общаясь с ней, я легко забывал о ее прошлом рабыни.

– Тебе тяжело о ней вспоминать? – спросил я. – Хочешь туда вернуться?

– Нет, – ответила она. – Сейчас я вольна вернуться на родину когда пожелаю, но, чувствую, возвращение причинит мне боль.

– Я могу поехать с тобой! – сказал я и, прежде чем она успела возразить, добавил: – С удовольствием отправлюсь в путешествие! В мире столько мест, где я хотел бы побывать.

– Ты такой добрый, – улыбнулась Акте, – но я не хочу туда возвращаться.

– Расскажи о той твоей жизни.

Я ведь и правда совсем не знал, как она жила до того, как оказалась в Риме.

– Могу рассказать только о первых двенадцати годах, так что это будут детские воспоминания. Моя семья принадлежала к знатному роду, но нас всех взяли в рабство в наказание за протест против задуманного Клавдием присоединения Ликийского союза к римской провинции. Мой отец сражался с посланными для осуществления этого плана агентами Рима, и в результате его казнили.

– А твоя мать? – Я слегка сжал ее руку. – Твои братья и сестры?

– Мать стала рабыней в доме нового губернатора провинции, но прожила недолго. До меня дошли слухи, что она, возможно, покончила с собой. Я единственная дочь, меня, по счастью, продали в императорскую семью.

Что я мог сказать? Что это было несправедливо и незаслуженно? Что Рим жесток? Но так строится империя – подавление, уничтожение врагов и расширение террито-рий.

– Мне горько это слышать. Скажу лишь, что боги послали тебя в Рим и даровали мне встречу с тобой.

– Наверное, если ты веришь, будто они за нами приглядывают. – Акте повернулась и посмотрела мне в глаза; лампа за моей спинной освещала ее лицо. – Позволь, я расскажу тебе о Ликии. Там ты бы чувствовал себя как дома, ведь это греческая земля. О нас, как о союзниках Трои, даже упоминал Гомер.

– Трои! И вы, греки, поддерживали Трою?

– Так говорят. Сын Зевса Сарпедон был из Ликии.

– Значит, женщины Ликии во все времена были прекрасны? – спросил я. – Прекрасны настолько, чтобы привлечь внимание богов?

Акте рассмеялась:

– Зевс был неразборчив, но да, женщины Ликии привлекали его внимание. Мне всегда нравился отрывок «Илиады», где Зевс хочет вернуть к жизни Сарпедона, а Гера ему говорит: «Оживляй, если считаешь нужным, но ты должен понимать, что это послужит примером для других и вскоре все рожденные от смертных женщин сыновья богов захотят, чтобы их оживили. Половина армий – сыновья богов». – Акте вздохнула. – А потом Сон и Смерть, Гипнос и Танатос, вернули его тело в Ликию. Я видела гробницу.

Я перевернулся и обнял Акте. Сжимать ее тело в руках и вдыхать сладкий запах сосновой смолы – такому позавидовал бы любой из богов. Я хотел обладать ею, хотел, чтобы она была моей всегда, а не только в эту ночь в шатре.

Мы отбросили одежды и прижались друг к другу – горячая плоть к горячей плоти.

– Помнишь тот вечер, когда мы говорили о Сапфо? – шепотом спросил я. – Тогда я хотел произнести все строки, но не мог, не при тех обстоятельствах. Скажу сейчас:

Так приди ж и ныне, из тягот горьких

Вызволи: всему, к чему сердце рвется,

До конца свершиться вели.

– Я здесь, я рядом, – сказала Акте, – и готова тебя освободить.

* * *

Лампы почти погасли, язычки пламени мерцали и слабо трепетали. Мы снова и снова отдавались друг другу. Близился рассвет.

– Хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал я.

Акте сонно рассмеялась.

– Я не шучу.

Она снова рассмеялась.

– Я серьезно.

Теперь она встрепенулась и открыла глаза.

– Не говори так. Не дразни меня, я этого не вынесу.

– Я не дразню, я хочу на тебе жениться.

– Ты уже женат.

– Это не назовешь браком! Ты ведь знаешь, меня принудили. Она меня ненавидит. Я с ней даже не встречаюсь.

– Она – дочь императора, не забывай об этом.

– Тот император мертв.

– Но его дочь жива, ее нельзя предавать позору.

– Я не стану до конца своих дней жить с той, которая меня ненавидит, в то время как сам люблю другую.

– Ты не первый, кто…

– Значит, стану последним! – Я схватил Акте за плечи. – О, позволь мне быть счастливым! Ты сказала, что готова меня освободить, так сдержи свое слово!

Акте села, к этому моменту она окончательно проснулась.

– Это не так-то просто. Ты не можешь жениться на бывшей рабыне.

– Но ты из знатного рода, а если этого недостаточно, твоя семья наверняка была связана с царскими домами Ликии и соседних провинций. Мы подберем тебе родословную.

– Поддельную. – Акте приподнялась на локте и погладила меня по щеке. – Недостойная жена для императора, в жилах которого течет кровь цезарей.

– Я – император! Я решаю, кто достоин, а кто нет!

– О мой милый Нерон, вот за что я тебя люблю – и не только за это, – ты такой наивный.

Но наивной была Акте, а не я. Император обладает неограниченной властью, я только начинал это понимать.

XLII

Сенека с Бурром не одобряли мои планы по строительству новой виллы. Но, по правде говоря, они не особо одобряли все, что я делал или намеревался сделать.

Приближалась третья годовщина моего императорства, празднества долго откладывали, но теперь наконец и амфитеатр, и театр были готовы. Весь день напролет будут проводить игры, охоту на диких зверей, а еще подготовят щедрые дары для простых горожан – зерно, серебро, птиц.

Я выеду