Штабс-ротмистр кивнул и пополз. Сорокин удивлённо смотрел на Штина.

– Пленных не берём! Это приказ! – Не глянув на Сорокина, Штин пополз вперёд.

Они подползли к краю. Все их предположения подтвердились: метрах в пяти от входа в пещеру горел большой костёр и вокруг него сидели и ходили несколько человек.

– Смотрите! – сказал Штин и протянул Сорокину артиллерийский бинокль. – А я послушаю! Уже время!

Сорокин стал смотреть и по оптической разметке вычислил, что до костра не больше ста пятидесяти метров.

– Сто пятьдесят метров! – прошептал он Штину.

– Я знаю! – произнёс Штин, замолчал и стал слушать. – Слышите?

Сорокин прислушался. Ничего отчётливо слышно не было, но Михаил Капитонович уже знал, что происходит, он вспомнил, как даёт о себе знать очень далёкая стрельба – в воздухе возникало волнение, которое ощущалось как тревога.

– Началось! – прошептал Штин и раскрыл часы. – Как там?

Сорокин приложился к биноклю.

– Тихо, как сидели, так и сидят…

– Они внизу, им не слышно! Это хорошо! Если Ли Чуньминь всех не положит, они тут будут через два часа. Наблюдайте, а я – туда… Только гоните от себя этого молодца… – прошептал Штин и пополз в тыл, туда, где располагался отряд.

Сорокин снова приложился к биноклю, но боковым зрением увидел, что к нему ползёт Янко. «Чёрт с ним!» – подумал он и показал ему «умереть» на месте, но Янко то ли не понял, то ли заупрямился, дополз и пристроился рядом. Сорокин покосился и увидел, что его синяя свитка стала чёрной: «Мокрый до нитки, простынет!»

Костёр около входа в пещеру начал дымить. Сидевшие вокруг зашевелились, двое ушли в пещеру, и через пару минут оттуда вышли другие двое. «Значит, на поляне шесть или семь человек… – подумал Сорокин. – Раз костёр задымил, значит, солнце вот-вот взойдёт!»

Небо расчистилось. Солнце всходило за спиной. Михаил Капитонович знал, что сейчас, в первых лучах, любое шевеление на краю обрыва будет замечено снизу. Он потянул Янка за рукав, и они отползли на метр назад. «На пятнадцать минут, и вернёмся…» – подумал он, обернулся и удивился – на плато, как называл его Штин, было пусто.

«Где все?»

Михаил Капитонович посмотрел направо и не увидел около камня ни штабс-ротмистра, ни пулемёта.

«Эк замаскировались… молодцы! Только мы тут вдвоём как на ладони!» Он услышал внизу шум, как будто бы кто-то шевелил лопатой щебёнку. «Засыпают костёр? Если так, то правильно… Если его залить, то долго будет дымить…» Он замер и напрягся всем телом, чтобы согреться.

Михаил Капитонович вздрогнул и открыл глаза. Посмотрел направо и налево, и ему стало стыдно за то, что он заснул. Он глянул на Янко – и тот спал, и у него от спины слегка пари́ло, свитка на лопатках снова стала синей, а на боку, который был виден, ещё оставалась черной. «Тоже пригрелся и задрых! Охо-хо!» В спину грело. Солнце было уже высоко, и на корпус впереди лежали девять бойцов и Штин. Сорокин тряхнул головой, крепко сжал винтовочный ремень и пополз. Штин обернулся и приложил палец к губам. Михаил Капитонович вдруг услышал гомон голосов внизу и посмотрел на Штина, тот закивал и стал показывать пальцем вниз. Сорокин понял – внизу разговаривали хунхузы. Он оттянул боёк винтовки. Штин показал ему рукой: «Нет!» Сорокин замер. Штин два раза показал ему пять пальцев. «Минут?» – губами спросил Сорокин. Штин отрицательно покачал головой и ответил губами: «Люди…» Через несколько минут он ещё несколько раз просемафорил пятью пальцами. «Двадцать, двадцать пять, тридцать…» – считал про себя Сорокин. Вдруг Штин стал ползти назад, и все девять бойцов поползли тоже. Сорокин закрыл ладонью рот спящему Янке, тот повёл головой и открыл глаза. Сорокин сделал страшное лицо, слава богу, Янко быстро стряхнул с себя сон и сообразил. Они тоже стали ползти назад. Когда отползли метров десять, Штин встал на колени, выдернул из гранаты чеку, вскочил на ноги, все девять бойцов сделали то же самое, побежал к обрыву и со всей силы швырнул гранату вперёд. Все девять бойцов сделали то же! «Вот чёрт! – мелькнуло в голове Сорокина. – Пока мы дрыхли, они обо всём договорились, а у нас и нету ничего!» Бросив гранаты, бойцы и Штин упали на край обрыва и открыли стрельбу. Застучал пулемёт. Сорокин сообразил, что сейчас уже поздно бросать гранаты, побежал и тоже стал стрелять.

На поляне поднялась суматоха. Гранаты долетели, они взорвались на осыпи и на поляне, и Сорокин видел, что несколько хунхузов корчатся. Но, Боже, сколько же их было! Считать не было времени, но там была толпа человек пятьдесят! Они метались по поляне и стреляли кто куда.

Работал пулемёт штабс-ротмистра. Внизу была свалка. Сорокин выцеливал по одному и стрелял. Видимо, он правильно рассчитал расстояние до костра и верно выставил планку прицела – каждый его выстрел сбивал человека. Вдруг внизу кто-то стал громко кричать, хунхузы перестали стрелять, упали на землю, кто-то попытался за что-то спрятаться, но поляна была голая. Они стали собираться группами по пять-шесть человек и перебегать к подошве обрыва. Несколько добежавших оказались в мёртвой зоне. Штабс-ротмистр бил по поляне. Всё меньше хунхузов поднимались и бежали к обрыву. У них было два пути: или в пещеру, но тогда им был бы конец, или сбить с обрыва нападавших. Был и третий – на север, в продолжение распадка, но они туда не шли, а ползли по обрыву. Стрелять прицельно стало трудно. По мелькавшим локтям и пяткам было видно, что некоторые уже преодолели треть осыпи. Штин отполз от края, все отползли за ним, поднялись и с середины плато принесли ящики с гранатами, разобрали их, несколько досталось Сорокину, и они стали бросать гранаты на осыпь. Сорокин видел, что два добровольца дёрнулись и застыли, он понял, что снизу тоже метко стреляют. Ротмистр не видел, откуда были выстрелы, и тут Сорокин услышал, как дважды пули звонко ударили по щитку пулемёта: «Пристрелялись!» Внизу, метрах в пяти от края обрыва, из осыпи торчал большой валун. Хунхузы поняли, что это им на руку, и старались ползти под его защитой, несколько человек были уже близко, уже мелькали их лица. В это время замолчал пулемёт. «Меняет ленту или…» – подумал Сорокин. Штин вскочил и побежал туда. «Значит, убили или ранили!» Сорокин вспомнил, что минуту назад он обратил внимание, что пулемёт стал стрелять с большими перерывами, теперь стало понятно, что убили подающего и штабс-ротмистр стал заряжать сам, и теперь, наверное, убили его, поэтому Штин побежал туда. Через секунду пулемёт снова заработал, но теперь стрелять было не по кому: на поляне лежали трупы, а живые, почти недосягаемые для пулемётного огня, лезли по склону, их было много. На краю повисли стволами вниз ещё несколько винтовок. «Сколько нас осталось?» – мелькнуло в голове Сорокина. Вдруг случилось непонятное. Янко вскочил, спрыгнул на осыпь и на спине стал сползать к торчащему валуну, из-под его рук и ног сыпалась щебёнка, и он скользил как по снегу. Рядом стали брызгать фонтанчики, кто-то невидимый стрелял из пещеры. Сорокину захотелось зажмуриться, но он смотрел. Янко сполз до самого валуна, упёрся в него ногами и стал толкать.

– С ума сошел, собачий сын! – заорал Штин.