class="p1">— Джин, я хорошо помню вас по прошлой встрече, когда вы приезжали сюда с мальчиками, — говорю я и наблюдаю за ней, чтобы оценить, как мне действовать.

Она молчит. Вместо ответа опускает взгляд в пол: похоже, ее смущает то, что мы тогда увидели. Это именно та реакция, на которую я надеялась, — значит, я могу открыться.

— Джин, — шепчу я, беря ее за руку. — Я могу лишь догадываться, какие тревожные ситуации вы могли наблюдать, будучи няней этих прекрасных мальчишек. Возможно, сейчас, когда Германии объявлена война, вы видите что-то еще более огорчительное. Если вам вдруг понадобится с кем-нибудь поговорить о чем-то тревожном, что вы видели или слышали…

Джин прерывает меня тихим шепотом:

— Я подслушала, как леди Мосли говорила Джонатану и Десмонду, что не нужно переживать из-за войны, она скоро закончится, она точно знает. И добавила, что именно поэтому им надо продолжать тренироваться приветствовать фюрера.

Слезы наворачиваются на ее глаза, и она дрожащим голосом спрашивает:

— Немцы придут сюда?

Боже мой. Как могла моя сестра говорить такие вещи своим детям? Даже если она в это верит? Даже если она что-то знает? Даже если она часть плана? Меня бьет дрожь.

Бедняжка Джин в ужасе. Но я надеюсь, что она наберется смелости и сделает то, о чем я собираюсь ее попросить, чтобы не позволить Диане и Мосли столкнуть нас всех в хаос.

Глава шестьдесят третья

ДИАНА

28 октября 1939 года

Лондон, Англия

Кольцо опасностей вокруг них сжимается, но неужели она единственная, кто это видит?

Добравшись кружным путем до дома — с детьми и няней вдобавок, — Диана закрывает дверь и прислоняется к ней, словно может предотвратить неприятности, просто заслонив всех собою от них. Если задуматься, эта мысль не так уж смехотворна. Много лет она удерживала на плаву Мосли и БСФ благодаря своим связям с нацистами, и, если быть честной с самой собой, именно так ей и удалось привязать к себе Мосли.

Но ее уверенность в том, что она сможет обеспечить безопасность Мосли и мальчиков, что все они будут вместе, ослабевает день ото дня, поскольку БСФ все чаще становится публичным козлом отпущения, а британское правительство расправляется со сторонниками фашизма, реальными и мнимыми. С тех пор, как в прошлом месяце объявили войну, «Закон о чрезвычайных полномочиях» позволил министру внутренних дел задерживать «враждебных иностранцев» — широкое, расплывчатое определение, которое включает всех — и тех, кто бежал от фашизма и нацистов, и тех, кто родом из Германии или Австрии, независимо от того, сколько лет они прожили в Великобритании и каких убеждений придерживались. Тысячи британских граждан отправили в лагеря для интернированных, хотя они не были ни фашистами, ни сторонниками нацистов. Почему Мосли думает, что он и члены БСФ избегут подобной участи?

Стоит в ее броне появиться единственной трещине, и это повлечет падение Мосли, а он, похоже, даже не осознает, насколько рискует. «Будь ты проклята, Нэнси, за свои сегодняшние слова», — думает она. Нэнси еще больше увеличила дыру в щите Дианы.

Конечно, Диана жалеет Юнити. Как всякий живой человек, она беспокоится и раскаивается. Но не может выполнить просьбу Мули, привлечь дополнительное внимание спецслужб к себе и Мосли. Самое главное, если она воспользуется единственным оставшимся у нее каналом связи с Германией, его может тут же раскрыть британская разведка, которая, наверное, уже следит за ними.

— Диана, это ты? — окликает ее Мосли.

— Да, дорогой, только что вернулась от родителей, — отвечает она и идет на его голос.

Как всегда, он не спросит ни о семье, ни о Юнити. Нет, стоит ей войти в библиотеку, он будет говорить о себе самом. Диана слишком увлечена Мосли, чтобы высказать недовольство его замашками. Но она все понимает.

Надеясь согреться в этот прохладный осенний день, она идет в отделанную красным деревом библиотеку, где в камине уютно пылает огонь, и видит, что М не один. Рядом с ним у письменного стола стоит чудовищных размеров мужчина, грудь колесом. Он кажется ей смутно знакомым, но Диана не может точно вспомнить, кто это такой.

— Дорогая… — говорит Мосли с абсолютно неестественной улыбкой, похожей на волчий оскал, и Диана пугается. Неужели ее опасения сбылись? Этот человек из британской разведки? Началось преследование? Господи, почему она не сожгла документы по сделке с немцами насчет радио? Она держалась за них, как за талисман, надеясь, что каким-то образом договоренность будет реализована, несмотря на войну.

— Позволь представить тебе Джонатана Симса, адвоката трастового фонда, поддерживающего наших с Симми детей. Как ты знаешь, она оставила детям значительный траст из наследства Керзонов.

— Рад познакомиться с вами, леди Мосли. — Юрист кивает в ее сторону, даже не посмотрев на Диану, и снова поворачивается к Мосли. Как необычно. Очевидно, этот человек не хочет, чтобы его отвлекали от разговора с Мосли. Что здесь происходит? С деньгами у них туго, потому что свои личные средства Мосли пускает на поддержку БСФ, а за счет траста трех своих старших детей оплачивает расходы на Вуттон и Гросвенор-хаус. В конце концов, ее пасынки время от времени навещают их здесь.

— Как только что упомянул лорд Мосли, — продолжает мужчина, — я здесь по поводу фонда Керзона для его потомков. Лорд Мосли использовал доходы от траста для финансирования расходов на Вуттон-Лодж, а также на этот дом. Поскольку это поместье не является семейным домом детей — их официально зарегистрированным местом жительства является ферма Сейвхей в Денхеме, — эти средства не могут быть направлены на Вуттон-Лодж или Гросвенор-Роуд.

Почему адвокат решил заявить об этом сейчас? В конце концов, Мосли уже много лет тратит деньги траста на личные резиденции, и никаких вопросов не возникало. Может быть, он делает это с подачи британского правительства и спецслужб, которые хотят таким образом надавить на Мосли и БСФ?

Страх, охвативший ее при входе в библиотеку, разрастается. Либо этот адвокат действует в рамках своих должностных обязанностей, и тогда у них с Мосли возникнут еще большие финансовые трудности, чем они ожидали, и им придется отказаться от домов. Либо проверка расходов Мосли инициирована правительственными силами, которые стремятся ликвидировать БСФ и, возможно, Диану и Мосли вместе с ним, — и в этом случае на карту поставлена сама их жизнь.

Комната начинает покачиваться, а голоса, обсуждающие траты Мосли, становятся все глуше.

— Джентльмены, могу я вас оставить на минуту? — говорит Диана, и Мосли выпучивает глаза. Он рассчитывает, что она будет рядом и своим присутствием смягчит адвоката.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, и по его тону она слышит, что это не беспокойство о ее здоровье. Это завуалированное послание: болезнь