«Когда же это было? — и он напряг память. — Кажется, в двадцать девятом на Рице». До этого Серго Орджоникидзе и Нестор Лакоба не раз говорили ему о молодом и энергичном земляке-чекисте Берии. В тот раз Лаврентий не произвел впечатления. Щуплый, суетливый он напоминал великовозрастного подростка. Пенсне, чудом державшееся на тонком птичьем носу, мешковато сидящие галифе придавали карикатурность всей его фигуре. И тем не менее, Лакоба души в нем не чаял, а Менжинский с Ягодой в один голос говорили: более хваткого и искушенного в закавказских делах чекиста, чем Берия, не найти. Но Киров был категорически против. И тогда в пику ему он назначил Лаврентия на должность заместителя полпреда ГПУ в Закавказской Республике; как оказалось — не ошибся.

Берия быстро освоился с новым и сложным участком работы. Без особого труда подмял под себя председателя Закавказского ГПУ — медлительного, часто заглядывавшего в стакан и неравнодушного к хорошенькой юбке Реденса — и фактически стал ее полновластным хозяином. К концу тридцатого года ликвидировал в Грузии оппозицию из числа сторонников Троцкого, и заткнул глотки оставшимся на свободе дружкам меньшевика Ноя Жордания. После этого Нестор с Серго снова стали подъезжать к нему с предложением назначить Берию вторым секретарем Закавказского крайкома партии. В тот раз он не дал согласия, хотя их мнение и совпадало с его планами осадить самого Лакобу с его абхазцами, враждовавшими с грузинами, и заставить понервничать зарвавшегося первого секретаря Закавказского крайкома Орахелашвили, возомнившего себя удельным князьком.

Честолюбивый, быстрый на решения и обладающий бульдожьей хваткой чекист Берия подходил на эту роль, как никто другой, но он решил выждать и предложил рассмотреть вопрос ближе к пленуму ЦК. Ситуация зависла и обострила борьбу между Лакобой и Орахелашвили; это ему было на руку. Слухи о предстоящем назначении просочились в Тифлис, а потом в Сухум и подлили масла в огонь войны, полыхавшей между ними. Она ослабляла обоих и выводила из себя «отца всех абхазов» — гордеца Нестора, в последнее время ставшего своевольничать и подвергать критике подходы ЦК и его лично к коллективизации на Кавказе.

К лету тридцать первого Лакоба насмерть разругался с Орахелашвили и лез из кожи вон, стараясь пропихнуть в секретариат Берию. Орджоникидзе его не поддержал и ушел в сторону. И тогда хитрец Нестор зашел с другой стороны: дождался, когда в октябре Сталин приехал на отдых в Гагру, и вместе с Ворошиловым напросился в гости. С собой они прихватили Берию; на даче появились задолго до завтрака и, как водится, привезли подарки. Лаврентий особо расстарался и выставил к столу бочонок «Хванчкара» с виноградников родины вождя — Гори. На первых порах он не высовывался и скромно держался за спинами Ворошилова и Лакобы. Те, уже побывавшие на даче, вели себя бойчее. Клим, азартно поблескивая глазами, косился в сторону чайного домика.

Из распахнутых дверей и окон доносился звон посуды и возбужденные голоса прислуги. На летней террасе пыхтел пузатый самовар, а в глубине комнаты тускло отсвечивал зеленым сукном и манил к себе великолепный бильярдный стол. Ворошилов не утерпел и подтолкнул плечом Нестора, тот тоже загорелся: оба были отменными игроками и не упускали возможности сразиться. Здесь, на даче у Холодной речки, бильярдный стол признавался всеми безоговорочно лучшим, но солнечный день и тонкое благоухание осеннего сада влекли на открытый воздух.

После ливневых дождей и короткого похолодания в Абхазии установились погожие дни. Днем не было той изнуряющей жары, что стояла в сентябре, воздух стал кристально чист и прозрачен. В сине-бирюзовой дымке причудливыми замками угадывались вершины Главного Кавказского хребта, а склоны гор полыхали багровым пожаром увядающей листвы. Привольно раскинувшаяся Бзыбская долина напоминала огромный персидский ковер, щедро усыпанный золотистым цветом созревающих в садах хурмы и мандаринов. Внизу, у скал, безмятежную гладь моря морщил неугомонный дежурный сторожевик. Вдали белоснежными парусниками санаторских корпусов виднелась красавица Гагра.

Снизу, со стороны поселка, долетали ароматные запахи. Там варили мамалыгу, чурчхелу и коптили мясо. Где-то в верховьях речки монотонно скрипело мельничное колесо. Из глубины леса веселым звоном отзывалась пила, в ответ раскатистым эхом звучали удары топора. Все это воскрешало давно позабытые чувства. Сталин ощутил на ладони шершавую виноградную лозу, а на губах почувствовал сладковато-терпкий запах зрелого винограда «изабелла». Вождь уступил место крестьянину, и в нем заговорил неистребимый, передавшийся с кровью зов предков к земле.

— Нестор! Клим! Хватит бездельничать! — нарочито громко прикрикнул он.

Лакоба и Ворошилов оборвали смех и недоуменно переглянулись. Берия насторожился и нервно затеребил пояс.

— Надо убрать весь дикий кустарник, он мешает саду!

Этот призыв вызвал у них небывалый прилив энтузиазма, каждый стремился показать себя перед Вождем. Охрана притащила метлы, топоры, грабли и садовые ножницы. Он взял ножницы и энергично принялся срезать ветви дикого орешника. Его настроение передалось другим. Ворошилов, как бывало в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья, а Нестор, как заправский дворник, подметал дорожку к чайному домику.

Берии достались грабли. Работал он неумело. Зубья цеплялись за расщелины, и это выводило его из себя. Рядом с ним охранник лупил топором по узловатому корню кизила. В неумелых руках лезвие скользило и высекало сноп искр из гранитного валуна. Берия отбросил грабли, пихнул в бок незадачливого рубаку, выхватил топор и громко, так громко, чтобы слышали все, прокричал:

— Мне под силу рубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада — Иосиф Виссарионович!

Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.

— Смотри, Лаврентий, чтобы между ног что-то не зацепил, — поддел Ворошилов.

Тот отреагировал, опустил топор на плечо и пожирал взглядом только его — Сталина!

В последние годы так смело и дерзко смотреть на него никто не отваживался. Берия серьезно рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться серьезного успеха в политике невозможно. Впервые он попал в ближний круг Хозяина, и это произошло не в холодном и чопорном Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед «живым богом», а здесь, под Гагрой. На земле, где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Их объединяло нечто большее, чем принадлежность к одной партии и земляческие узы, это была неуемная жажда власти. И, судя по всему, ради нее амбициозный мингрел готов был служить хоть самому черту и рубить головы также безжалостно, как кустарник.

Дерзкий чекист ему запомнился. И в декабре тридцать шестого, когда Нестор не поддался на настойчивые уговоры оставить Абхазию и занять кресло наркома внутренних дел СССР, в памяти всплыл Берия. Он понадобился, чтобы после Ежова, сделавшего свое дело, зачистившего партию от брюзжащих и путающихся под ногами бухаринцев и зиновьевцев, убрать вслед за ним ставших уже ненужными свидетелей — чекистов…

Шум шагов в коридоре отвлек Сталина от воспоминаний.