— Нет, что ты, государь. Пусть боярин славу честно заработает. А мне бы после раны отлежаться…

Ни Иоанн, ни его собеседник даже не заметили, как мимоходом совершили знаменательный исторический шаг. Именно с этого мгновения в России впервые появились инженерные войска и навсегда остались очень важным, отдельным родом войск.[26]

— Что же, князь Андрей Васильевич, за радение тебя хвалю, — медленно кивнул юный царь, — и ранам твоим соболезную. Однако же нехорошие дошли до меня слухи. Воевода мой, князь Шаховской, жаловался, что о связи твоей и жены его ему не раз многие люди доносили. Поклялся я, что не такой ты человек, честь чужую порочить, за тебя князю поручился… Однако же что я вижу? Стоило Петру Ильичу в Путивль на воеводство отъехать, как ты, Андрей Васильевич, все дела бросив, в Москву примчался!

— Раны меня замучили, государь… — Зверева словно окатило ушатом холодной воды. — В сече мы с боярином Выродковым побывали. Досталось нам изрядно.

— Про то ведаю, — повернулся к нему Иоанн. — И для исцеления полного свободу тебе даю. Поезжай, отдохни. Люб ты мне, князь, и за здоровье твое я беспокоюсь. Поезжай. Сегодня же в удел свой и поезжай.

Он кивнул, развернулся и пошел по лестнице вверх.

Государь Иоанн Васильевич слов на ветер не бросал. Уже через час после возвращения Андрея на подворье Кошкина дьяк Иван Юрьевич явился со службы и, войдя в светелку гостя, сразу спросил:

— Ну как, собрался?

— Да что с тобой, друг мой? — удивился Андрей. — Уж ты-то гнать меня, словно пса шелудивого, не должен.

— Я тебя люблю, княже, как сына. И отца твоего люблю. Но коли уж государь велел в твоем отъезде убедиться, стало быть, сие надобно исполнить. Не гневи царя, друг мой. Уезжай.

— А ведь я заговор против него открыл! — вдруг вспомнилась Звереву с трудом добытая тайна. — Я знаю, что князь Андрей Курбский хочет государю изменить и трон его занять!

— С чего ты это взял, друг мой?

— А разве он не имеет прав на трон?

— Имеет, — согласился Иван Юрьевич. — Курбские — прямые потомки Рюрика и Святого равноапостольного князя Владимира, причем по старшей линии, тогда как государь наш — по младшей. Так что из этого?

— Он хочет занять трон! Разве непонятно?

— Эка хватанул! — покачал головой боярин Кошкин. — А рази ты не знаешь, что друг твой, Михайло Воротынский тоже от князей Рюрика и Гостомысла род свой ведет и с царем нашим по знатности в ровнях ходит? Али что Шуйские от старшего сына Александра Невского происходят, а государь — от младшего? А князья Пожарские есть отрасль князей Стародубских, происходивших от великого князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо? Князья Трубецкие тоже род от Рюрика считают. А еще есть князья Сицкие, Ростовские, Телятевские, и каждый себя знатнее Иоанна мнит. В Москве я один, почитай, на трон права показать не могу. Так что из того? Всех их на дыбу, что ли, вешать? Князей родовитых много, да государь у нас один. И князья сии клятву на верность ему принесли, пред Господом нашим служить Иоанну верой и правдой поклялись! Рази они солгать могут? Сбирайся, друг мой, не томи.

— Позволь мне хоть к причастию перед отъездом сходить! Я же ничего не успел в Москве. А теперь опять на две недели в дорогу! Светло еще, боярин. Успею.

— Ну коли быстро, то сходи. Моя лошадь во дворе под седлом. На ней скачи. Быстрее обернешься…

Уже через пять минут князь Сакульский спешился у храма Успения, подманил к себе сводню, сунул ей серебряную фляжку:

— Передашь, чтобы мужу в вино зелье вылила. Тогда все пойдет, как нам хочется. А меня Иоанн из Москвы отсылает… Даже стражу приставил. Придется ехать. Черт! В общем, передай от меня…

— А для жены? — тихо поинтересовалась Ксения. — Ей отраву уже сварил?

— С ума сошла? — стрельнул глазами по сторонам князь. — Такие речи на улице ведешь. Все, меня боярин Кошкин ждет — выпроваживать. Друг-то он друг, а не выполнишь указа… В общем, я поскакал.

Зима уже прочно вступила в свои права: сыпала снегом, выла вьюгой, кружила поземкой, застилала глаза и дороги, сковала все реки и болота крепкими прочными панцирями. Князь Сакульский ехал по зимнику не торопясь, обычным широким шагом. Куда ему теперь было торопиться? В Москву путь заказан, пока милость царская не вернется. Дома — толстая Полина, долгие зимние ночи да глаза матерей, чьих детей он увел за богатством, а вернул в домовинах. Что им сказать? Что они три десятка рабов из татарского плена спасли? Странный счет получается: жизнь за жизнь. Хорошо хоть, у воеводы жизнь отнимать не стал…

«Давай убьем его, убьем, убьем! Свари зелье… Страшное и крепкое. Чтобы от одного глотка он умер… Не сразу умер — чтобы мучился, кровью и гноем исходил. А потом подох…»

Андрей тряхнул головой, отгоняя дурное воспоминание, оглянулся на Пахома:

— Как мыслишь, не заблудились?

— Да где тут заблудишься, княже? Чай, озеро это. Солнце за левым ухом, из Волхова пять часов как выехали. По прямой ехать — рано или поздно в берег упремся. Ладога же, не окиян какой. Да и то, от реки до удела нашего полста верст будет. За один день можем и не поспеть.

— Солнце за левым ухом, солнце за левым ухом… Где ты вообще это солнце видишь?

— Дык, где облака светлее, там и солнце.

— Ну смотри… — Зверев поправил на голове жаркий лисий треух и снова вернулся к своим мыслям…

«А что, если она обидится? Ведь воевода не умрет. Да, перестанет ревновать, перестанет бить. Но ведь не умрет! А Людмиле так хотелось его смерти. Если потом еще и Полину отравить — тогда она сможет стать его женой. А пока князь Шаховской жив — не сможет…».

— Берег! Глянь, Андрей Васильевич, полоса темная впереди. Кажись, не промахнулись. А давай, на рысях пойдем? Холодно ведь. Мы их не загоним, токмо согреем. Вдоль берега точно не заплутаем.

— Ну давай, — согласился князь и толкнул Аргамака под ребра, полностью отпустив поводья.

Они в несколько минут разогнались до галопа, промчались так около часа, пока от скакунов не повалил пар и…

— Глянь, Андрей Васильевич! Причалы! Никак, добрались?

— Не может такого быть. Рано еще.

— А причалы наши. Вот и лодки стоят недоделанные. Да точно наши! Кто еще, кроме тебя, тут корабли строить придумает?

Спорить было и вправду бесполезно. Всадники повернули к берегу, промчались мимо тихого пустого стапеля, выскочили на недавно расчищенную дорожку и перешли на рысь.