Говоришь, мы промахивались? Гонишь! Вот мой друг… Дэвид, скажи! Мог же своим «Тандерболтом» в грузовик попасть?

– И даже в легковушку, – веско роняет Дэвид, крепыш итальянского вида. – Помнишь, в Магдебурге? Ты ящик пива проспорил, до сих пор висишь!

Чувствую нервную дрожь охотника, что несколько дней караулил дичь и засёк колыхание веток на звериной тропе.

– Легковушку? Супер! Позвольте, я проставлю это пиво.

Лётчики, конечно, не впускают меня в свой круг боевого братства, но позволяют делать подношения. Фронтовой журналист, как я объяснил свою роль в военные годы, не равен покорителям неба.

Знаю, что авиакрыло ВВС США, летавшее с символами грифона на обтекателе двигателя, перебазировано в Дайс. Конечно, лётчики менялись, после войны многие уволились, и тут – удача! Чтоб быть уверенным наверняка, ненавязчиво выясняю подробности – дату вылета, состав группы, кого итальянец видел у машины… На его беду, парень демонстрирует прекрасную память и неуместную откровенность, искренне убеждён, что на легковушках весной сорок пятого могли кататься только шишки из вермахта или СС, а он подстрелил одного из них. Что же, в отношении штандартенфюрера Валленштайна пилот не ошибся.

Подкарауливаю Дэвида и его ирландского товарища в темноте на пути к авиабазе. Ирландца вырубаю первым. Убийца Элен успевает обернуться.

Нет ничего проще, чем стреножить парня, оттащить в кусты и поболтать по душам. Но зачем? Объяснить ошибку? Ему всё равно умирать. Мне так или иначе жить с сознанием о ещё одном загубленном человеке. Поочерёдно волоку с дороги два тела – мёртвое и тяжело хрипящее. Забираю деньги из бумажников, часы, дешёвый перстень. Пусть случившееся выглядит ограблением. А меня ждёт утренний автобус в Даллас.

Советский комсомолец Теодор никогда не стал бы сводить счёты с лётчиком, который просто выполнял приказ. Свернув шею пилоту, я не вернул Элен. Не облегчил её пребывание в лучшем мире, тем более не слишком верю в загробный мир. Но что-то бесконечно чёрное, как ненавистная форма с рунами «зиг», накрепко въелось в душу и тело, оно же взяло верх и заставило казнить американца.

Я должен научиться жить по-человечески. Без убийств. Потому что когда-нибудь обязательно вернусь с холода.