— Извиняюсь, — останавливает меня Пинюш, — но мне скоро уходить. Много ещё про Людовика Пятнадцатого?

— Ещё на тридцать метров плёнки, уважаемый.

— Давай быстрее, а то мне ещё надо на рентген, делать снимки желудка. Представляешь, когда я ем сырые овощи, меня мучит изжога…

— И ты боишься рака?

— Приходится всё время думать об этом, — признаётся Старина.

Я думаю, что господа врачи не очень-то стараются найти противораковую сыворотку в связи с тем, что эта гадость приносит им бабки! Что они имели бы от уколов по десять франков? Представляете, какая была бы нищета среди белых халатов! Да рак — это их гарантированный жизненный минимум. С этой штучкой им не придётся голодать, и у них всегда будет на что провести отпуск на Капри.

И потом, если бы они его и победили, людям осталось бы только гибнуть в автомобильных авариях. Пока движение ещё как-то регулируется, ждать клиентуру пришлось бы долго.

Я высказываю Пинюшу свою точку зрения. Разумеется, он усмехается. Люди всегда усмехаются, когда им говорят правду. Им по душе только ложь. Иллюзия! Дым! Свою правду-матку они могут только в сонниках читать. Может быть, они и правы? Ведь у правды лицо некрасивое, и если бы её не приукрашивали, с ней бы просто не смогли ужиться. И вот её припудривают, красят помадой «Поцелуй», наносят зелёные тени на веки, подводят брови и громко кричат, что она красивая или секси. Поскольку она очень часто пахнет смертью или г…, её поливают духами, её покрывают цветами. Но цветы тоже умирают, не так ли? Тогда что? В чём смысл? В отсрочке? Да, в отсрочке! Вот к чему всё клонится! Главное — это несколько лишних минут или лет жизни. Медали вручают парням, которые, как про них говорят, спасли жизнь — вы слышите — спасли жизнь своему ближнему. Как будто можно спасти жизнь! Надо бы всё-таки однажды решиться и исправить словарь, ребята. Это заставило бы глупых людишек кое-что понять. Для начала поменять медали за спасение на медали за продление жизни. И тогда заголовки в «Свободном парижанине» стали бы звучать так: «Юноша четырнадцати лет продлил жизнь своему тонущему товарищу». Так было бы честнее. Захотелось бы поцеловать Святую Землю… или шалашовку на углу улицы, в зависимости от темперамента.

— О чём ты думаешь? — тихо спрашивает Старина.

— О смерти Людовика Пятнадцатого, — отвечаю я. — Сейчас, старая крыса, сейчас закончу.

Итак, король безумно влюблён в малышку Пуассон. Крошка вообще-то была не фонтан и даже некоторым образом фригидная, как я уже упомянул. Короче, мороженая рыба! Это большой недостаток для жены, но редкое качество для любовницы. Когда у мужчины фригидная жена, он её бросает и кидается на какую-нибудь шмару. Если же любовница фригидна, он её не бросает. Может быть, он надеется на то, что однажды ему удастся превратить её полярную шапку в жаровню? А может быть, он находит в супружеской измене больше поэзии, когда совершает её с холодной партнёршей. Большой вопрос!

Как бы то ни было, эта самая Помпадур негласно становится одновременно премьер-министром и королевой Франции. Она принимает все главные решения, объявляет войны и заключает мирные договора. Она наказывает тех, кто напоминает ей о её простом происхождении, и ссылает тех, кто ей не нравится. Будь то герцог или министр, в её руках они весили не больше, чем пустой орех. Короче, мы уже видели, как на протяжении истории такую роль играли многие шаболды.

С маркизой де Помпадур сексуальная жизнь Людовика доходит до буйства. Он сохраняет метрессу, но и оказывает честь одной за другой многим молоденьким девушкам. Людовик Пятнадцатый был ещё тем композитором! На приветствие скаутов его дирижёрская палочка, наверное, отвечала: «Всегда готов!» Он вписал самые прекрасные любовные страницы в наше национальное достояние (Сен-Бернардена) в Оленьем парке. Некоторые думают, что речь идёт о каком-то месте, где голые девушки бегали под луной, а олени и король преследовали (и настигали) их. На самом деле речь идёт попросту об одном месте в Версале, где Возлюбленный держал несколько лежаков. Но что там происходило в утренние часы, трудно передать. Я бы тебе рассказал одну десятую часть, но её убрала бы цензура. Благодаря Людовику Пятнадцатому любовь превратилась в ювелирную работу, поверь мне, и поэтому я испытываю уважение к этому изящному монарху.

Он был мудрым и знал, что победы и поражения не много стоят, ибо за ними следуют другие и делают сомнительными результаты предыдущих. Но он сделал любовь тем, чем она стала сегодня: искусством, в котором французы — я это говорю без шовинизма, поверь, держат пальму первенства. Французам пришлось уступить во всех дисциплинах: военных, культурных, художественных. Но они остаются, вопреки всему, принцами ширинки! Они уже не всегда снимают головной убор в лифте, в котором находятся дамы; они проходят в метро впереди своей супруги, они отказываются от филе из птицы, строя комбинаты для гамбургеров, они проигрывают войну с Египтом за сорок восемь часов, а цацки, которые они производят, оказываются самыми дорогими в мире; но в постели они остаются хозяевами положения!

Это тоже не имеет объяснения. Это просто в порядке вещей.

В их порядке вещей!

Я замолкаю, чтобы глотнуть мюскаде. Я в форме. Мой вирус отпустил меня.

Видя, что Старый берёт своё тряпьё, я его останавливаю:

— Придержи свои кожурки на стуле, Пинюш, я сейчас закончу, и ты передашь эту ленту — о, сколь магнитную, — нашему другу Берю.

И Сан-Антонио берёт микрофон.

— Представь, Берю, возле ног Помпадур был сам шеф полиции. И знаешь, как звали этого авторитетного служащего? Берюйе (или Берийе, я встречал это имя в нескольких разных написаниях). Ты видишь, Толстяк, как тесно твои предки связаны с историей! Так, заканчиваем с папашей Людовиком Пятнадцатым, Пино спешит забрать снимки своих внутренностей. Помпадур умирает. Чтобы утешиться, Людовик Пятнадцатый бросается в объятия одной шлюшки. Настоящей. Её звали Жанной Бекю. Как назвали, так и звали. Она была девушкой лёгкого поведения. Лучше быть девушкой лёгкого поведения, чем девушкой тяжёлого поведения. Одним мановением волшебной палочки король делает её графиней Дюбарри. Это было вызывающе с его стороны, но он это сделал! И здесь я тоже снимаю шляпу перед Любимым. Меня никогда не заставят усомниться в том, что этот мужик был настоящим демократом. Он понял, что главное — не геральдический знак на корсаже, а содержимое последнего. Да здравствует Людовик Пятнадцатый! Он дошёл до конца в единственном деле, которое его интересовало и которое действительно представляет интерес: в любви.

После того как он сделал маркизой дочь мясника по имени Пуассон и графиней блудницу по имени Бекю, я не устану повторять, что это прекрасно, это великодушно!

А теперь один небольшой итог вместо заключения! Один!

В чём нужно упрекнуть Людовика Пятнадцатого? В одном-единственном! В том, что он был Людовиком Пятнадцатым в то время, когда нужно было ещё побыть Людовиком Четырнадцатым. Но можно ли упрекать кого-то в том, что он не был собственным прадедом? Думаю, что нет!