мне разную скверную чушь о театре, и хотя я его ежедневно крепко ругаю, доказывая ему, что он и дурак и ничтожество, однако на него сие не действует. Очень вероятно, что мне придется обидеть его.

Повидаться с Вами — очень хочется. Скоро пришлю Вам пьесу, сообщите куда?

Относительно Плеве и забот его обо мне — не верится как-то. Но — поживем — увидим. Здесь воюю с полицией, чем никогда не занимался. Некий полициант Данилов, всего только пристав, захотел показать мне, сколь он сильный человек на земле арзамасской, и вот однажды, нахальнейшим образом, ввалился ко мне в квартиру и стал — не менее нахально — спрашивать, кто у меня в гостях? Здравствуйте! Я говорю ему — что вы, голубчик, излезьте вон от меня, а ежели имена гостей вас интересуют, так ступайте в гостиницу, где гости эти живут, да там о них и справьтесь. Но оный грозный и мудрый представитель власти закричал на меня, что он имеет право входить в обиталище мое во всякое время дня и ночи и даже — захочет — произведет обыск своею властью. Ушел. И, несмотря на то, что гости жили в Арзамасе трое суток — в гостинице, о них так и не справлялся. А недавно удрал штуку еще лучше: Вера Кольберг, живущая у нас по случаю крайне тяжкого положения болезни ее брата, была вызвана телеграммой в Нижний, где у них аптека. Заявила о необходимости ехать исправнику и — поехала. А на вокзале подходит к ней Данилов и говорит: «По чьему разрешению едете?» Она объясняет. Но Данилов кричит: «Извольте выйти вон из вагона!» Вот как упиваются властью в Арзамасе и вот какими пустяками приходится мне заниматься. Жалуюсь крупным властям, знаете, но — пока милости от них не вижу. Под окнами моими гуляет полицейский, а изредка проезжает и САМ Данилов, верхом на коне, при этом он зорко и внимательно всматривается в нутро моей обители, очевидно желая знать — как успешно делаю я революцию, конституцию и прочие несъедобные вещи. Курьезно, но и — возмущает.

Повторяю: приезжайте под надзор Данилова! Здесь все — кроме его — хорошо!

Жена кланяется. Я — тоже.

Крепко жму руку.

А. Пешков

213

Ф. И. ШАЛЯПИНУ

Между 13 и 16 [26 и 29] июня 1902, Арзамас.

Дружище Федор Иванович!

Как поживаешь? Есть слух, что ты приедешь петь на ярмарку — сообщи, пожалуйста, верно ли это? И если приедешь — когда? Если я буду это знать, так ко времени твоего приезда постараюсь испросить у начальства разрешение побывать в Нижнем и послушать тебя, Соловей Будимирович.

Живу — ни шатко, ни валко, ни на сторону. Здоровьишко — потрескивает. Харкаю кровью. Если придется прожить здесь до зимы — слягу, это уж наверное.

Ну, до свидания! Напиши!

Крепко жму руку.

А. Пешков

214

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

Между 15 и 18 июня [28 июня и 1 июля] 1902, Арзамас.

Получите пьесу.

Если она понравится Вам — разрешите посвятить. Скажу — спасибо, если разрешите, насиловать — не стану.

Будьте добры — закажите напечатать на ремингтоне два экземпляра, один — для театра, другой — мне, для поправок. Будете печатать — пришлите корректуру, в «Мещанах» есть ошибки.

Обещал я «Русск[ому] богатству» нечто, и хотя особого желания входить в сей журнал — нет у меня, однако — слово надо бы сдержать. Быть может — предложить им пьесу с условием печатать ее по Вашему указанию, т. е. когда Вы назначите время?

Вот что: купите мне 10 экземпляров книги В[ильгельма] Б[лоса] «На рубеже XIX столетия», перевод Львовича, издание — анонимное. Это книжка — для демократов, пожалуйста, купите! И экземпляров 25 — Мадзини «Об обязанностях человека» (Этико-художественная библиотека). Из многих дыр, ям и щелей империи нашей обращаются ко мне людие разные с просьбами — книг пришли! Пишут ремесленники из Грайворона, жел[езно-]дор[ожные] рабочие из Кутаиса, финны из Улеаборга, административные] ссыльные из Вятс[кой] губер[нии]. Везде хотят читать! И — необходимо всех удовлетворить. А по сему — хорошо бы, если б кто-либо в Питере покупал для меня вновь выходящие хорошие книжки, сразу помногу и — с уступкой. Не имеете ли Вы в виду подобного человека?

Телеграфировал Вам, чтоб узнать, в Питере Вы или нет? Был смущен письмом, в котором Вы пишете «приехав домой» и на котором был штемпель: «Москва».

Напишите насчет пьесы.

Затеваю еще. А что, скоро Вы пришлете этюдики Ярцева в рамах? Очень хочется видеть их.

Приезжайте сюда! Здесь — много земляники, крестных ходов и шпионов.

В самом деле — славно здесь! Красиво.

Жму руку.

А. Пешков

215

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

20 или 21 июня [3 или 4 июля] 1902, Арзамас.

Достопочтенный!

Прошу и умоляю: повелите кому-нибудь купить мне таковых книг:

Милюкова — Очерки по ист[ории] культуры — 3 экземпляра.

Дрейфуса — Мировая и социальная эвол[юция] — 3 "

Кирхнера — Очерк по ист[ории] философии — 2 "

Беллами — Через 100 лет — 5 "

Золя — Углекопы — 5 "

Шатриана — Гаспар Фикс — 5 "

Горького — (без «Мещан») хоть — 3 "

Францоз — Борьба за право — 5 "

Иеринг — Борьба за право — 5 "

Липперт — История культуры — 3 "

Пожалуйста!

Скоро ли выйдет Вундт? Большая нужда есть в этой книге. Книги пошлите по ж[елезной] дор[оге] большой скоростью. Знаете, какая книга настоятельно необходима? Популярная книжка по финансовой науке, в которой изъяснялась бы кратко, но ясно история роста налогов и формы обложения платежной единицы, как прямые, так и косвенные. А еще нужна — книжка по международному праву. И — нечто вроде книги Лохвицкого «Обзор современных конституций» — но более кратко и просто. Ей-богу — много еще книг надо!

Жду письма; по поводу пьесы. Усиленно занят собиранием снимков с босой команды для театра. Эх, если бы эту пьесу сразу выпустить иллюстрированной! Только с этим, дьяволом, театрам — ничего не устроишь.

Начал писать еще пьесу «Дачники». Думаю изображать современную «буржуазно-материалистическую интеллигенцию», как выражается Бердяев. Очень хочется подарить «всем сестрам — по серьгам», в том числе и Бердяеву небольшие.

Чувствую я, что в воздухе носится новое миропонимание, миропонимание демократическое, а уловить его — не могу, не умею. А — носится и зреет.

Вас — обокрали? Т. е. — не Вас, но все равно я доволен. Почему доволен — не понимаю, но доволен.

Еще более доволен книгой Милюкова. Это чрезвычайно нравится мне. Когда, приблизительно, будем читать ее?

Лев Николаевич — окончательно встал на ноги и уже в Ясной Поляне. Гений — сильнее смерти. Пишет