Может, в последнее время я стала слишком скромно одеваться? Мой стиль изменился после одного высказывания Леонардо. Он сказал, что простые сельские девушки зачастую кажутся ему более привлекательными, чем придворные дамы, облеплявшие себя (именно так он и сказал!) слоями пудры и драгоценностей. Но возможно, ему надоела незатейливая простота? Несомненно и то, что другие мои поклонники потеряли ко мне интерес. Чезаре, несмотря на свои угрозы, так и не посетил меня в тот вечер, и с тех пор я почти не виделась с ним. Даже Никколо, с которым мы видимся ежедневно, смотрел на меня так, словно я не женщина, а либо его сестра, либо вообще милый предмет мебели. В обычной ситуации я, возможно, с облегчением восприняла бы такие перемены, но теперь, признаюсь, они привели меня в замешательство.

Какой бы ни была причина, такое положение вещей никуда не годилось. Конечно, я счастлива, имея возможность говорить, петь и веселиться с Леонардо, но мне хочется большего. И если я способна затащить его в мою постель, только воспользовавшись знакомыми мне уловками куртизанки, то так тому и быть. Я уверена: как только произойдет наше физическое слияние, все остальное получится само собой. Его любовь ко мне проявится в полную силу.

И это произойдет как раз сегодня ночью. Канун Рождества — что может быть лучше? Разве можно придумать лучший случай, чем великолепное празднество, придуманное самим Леонардо, на которое приглашена вся чезенская знать? Вызвав к себе горничных, я сказала им: «Хочу выглядеть сегодня на миллион дукатов; сможете вы мне помочь?» Они заговорщически хихикнули.

Мрачный замок и мерзостное зловоние. Звон цепей и осклизлые стены. Мы спустились по узким ступенькам — я и Микелотто. Спустились в темницу. Тюремщик открыл дверь. Мы вошли. Он запер за нами дверь и передал мне ключи. Я махнул рукой, и он мгновенно убрался подальше.

Рамиро встал. Глаза Рамиро округлились. Кадык его нервно дернулся, жирные губы приоткрылись.

У него имелась целая ночь, чтобы придумать оправдания. Чтобы хорошо подготовиться к защите. Выдумать поистине безупречную ложь. Но панический ужас омрачил его рассудок. Он покрылся испариной и начал заикаться. Пробормотав какой-то абсурд, разразился сопливыми рыданиями.

Я стоял, скрестив руки на груди. Пристально смотрел и улыбался. Я слушал Рамиро. Внимательно слушал каждое лживое слово, произносимое заикающимся предателем.

Микелотто достал свои инструменты, разложил их на полу. Бритву и кочергу. Клещи и пилу. Молоток и гвозди. Микелотто на редкость аккуратен, ему и в голову не придет запачкать руки.

Рамиро продолжал что-то бубнить. Но постепенно голос его замер. Взгляд переместился на инструменты Микелотто. Его голос дрогнул.

Наконец наступила тишина.

— Вы закончили? — спросил я.

— Я сожалею, — уставившись в пол, выдавил Рамиро. Его голос обрел обреченное спокойствие.

— Сожалеете? Рамиро, — продолжил я, — мы познакомились, когда я был еще ребенком. Вы сопровождали меня в Перудже, во Франции и Риме. Я доверился вам. Наделил вас богатством и властью. И чем же вы отплатили мне?

Молчание. Взгляд не отрывался от пола. Слезы — но слезы, порожденные страхом, а не раскаянием. Он не испытывал никакого чертова сожаления. Он просто страшно напуган.

— Когда я был молодым, — продолжил я, — вы любили пугать меня. У вас была завидная репутация. И дьявольски жестокие глаза. Но без власти вы — ничтожество.

Я вновь окинул его взглядом. Жирное брюхо, засаленные усы. Типичный старый развратник.

Микелотто точил бритву. Рамиро не сводил с него глаз, его кадык судорожно дернулся. Микелотто смазал кочергу. Рамиро задергался, залепетал какой-то бред.

Я задумался о его преступлениях. Совершенных убийствах, учиненных жестокостях. Сговоре с Вителлодзо. Оскорблениях Лукреции, подслушанных моими шпионами.

Мне нет нужды думать обо всем этом — я готов в любом случае подвергнуть его пытке. Но без этих мыслей я не получу полного удовлетворения от его терзаний.

Микелотто выпрямился и кивнул мне. Мы готовы начать.

Рыночная площадь, освещенная множеством факелов, заполнилась горожанами — все пришли поглазеть на праздничные ночные состязания. Стоя в толпе, я увидел проституток, они бегали босиком по залитой льдом площадке. Очевидно, герцог специально для этого ночного празднества приказал привезти из Рима полсотни этих ночных бабочек — не слишком ли дорогое удовольствие для того, кто, по моим предположениям, не имел средств для оплаты наемников? Плавно скользя и поскальзываясь, толкаясь и повизгивая, они двигались по кругу; их изысканные пеньюары промокли, запачкались и порвались, приоткрыв вожделенную белую плоть. Готов держать пари, что я был единственным мужчиной на площади, не испытавшим эрекции. Зрители награждали их одобрительными возгласами, отпускали глумливые остроты и норовили ухватить за ноги скользящих мимо бегуний. Тем удалось совершить четыре круга, и наконец одну из них объявили победительницей, а сделавшие ставки азартные зрители начали выяснять, кто сколько выиграл или проиграл.

У входа во дворец я показал свое приглашение, и один из слуг герцога в золотом карнавальном костюме проводил меня по лестнице наверх. Целую неделю Леонардо дразнил нас намеками о задуманном им представлении, поэтому я догадался, что его сюжет связан с Древним Римом, но все равно увиденное потрясло меня сверх всяких ожиданий. Роспись стен живо свидетельствовала о том, что мы попали в развалины римских терм: нагромождения выбеленных временем камней, а за ними по склону холма поднимался к вершине древний город, над которым синели летние небеса со стайками легких белых облачков. Росписи выглядели настолько реальными, что я не удержался от восторженного смеха, присоединившись к радостно гомонившей толпе гостей.

Именно тогда я заметил в центре зала каменное возвышение, оказавшееся огромным бассейном, наполненным горячей водой. Не представляю, как ее умудрились нагреть — вероятно, благодаря одному из чудесных изобретений Леонардо, — но очевидно, она была приятно теплой, поскольку в ее зеленоватой глубине игриво плескалась компания обнаженных красавиц. Их тоже, как я подозреваю, выбрали в римских борделях; моя версия подтвердилась чуть позже, когда в бассейне к ним постепенно присоединилось множество розовощеких милашек, которые, в нарядах Евы, хихикая, пробегали между изумленными группами гостей и прыгали в воду. К тому времени я уже выпил пару кубков вина, и мой петушок вдруг, точно ветка дерева, под теплым мартовским солнцем набухшая бутонами, вновь оживился.

По залу бродили наряженные в тоги слуги с подносами, предлагая гостям рыбные и мясные закуски и вяленые фрукты. Музыканты играли и пели, карлики отплясывали со шлюхами (уже сухими и одетыми, с очаровательно порозовевшими от состязаний и теплого купания лицами). Но вот музыка умолкла, и нам объявили, что сейчас начнутся состязания кабанов. Все бросились к открытым застекленным дверям балконов, откуда открывался отличный вид на площадь, и увидели, как эти оседланные дикие свиньи носятся по овальной арене, врезаются в зрителей, сбрасывая своих жокеев, и убегают в боковые улочки, порождая настоящий хаос и нанося увечья попавшимся на их пути бедолагам. Зрелище было чертовски увлекательным, и лишь когда оно завершилось, я узнал да Винчи в стоявшем рядом со мной высоком улыбающемся человеке.