Тем временем Эвелина отбывала в другую сторону. В начале 1833 г. они с мужем и в сопровождении многочисленных слуг поехали в Вену, где вырос Венцеслав. Правительство не сразу выдало им паспорта, и г-н Ганский получил свой при условии, что никто из его сопровождающих не ступит на землю Франции, «на родину якобинцев». Тем летом они проехали от Вены до Швейцарии. Побывали и в Невшателе, на родине Анриетты Борель, гувернантки их дочери. Там они намеревались встретиться. Бальзак, совершенно не боясь возможного разочарования, продолжал лелеять образ себя как девственной души, которая борется за выживание в парижской «грязи». Образ слегка потемнел несколько месяцев спустя, когда Эвелина прочла «Озорные рассказы». Бальзак пришел в ужас: «Ах, ангел мой! Нужно иметь сердце такое же чистое, как у вас, чтобы читать “Грешок” (Le Péché Véniel) и наслаждаться им как таковым». («Как таковое» представляло собой подробный отчет о том, что случается с невинной молодой девушкой, которая выходит замуж за распутного бывшего крестоносца.) «Это драгоценность наивности», – с надеждой продолжает Бальзак.

Эвелина поняла, что в Бальзаке кроется больше, чем он надеялся ей показать, и ее любопытство быстро превратилось во всепоглощающий вызов. Она попросила портрет своего духовного возлюбленного, но Бальзак упорно отказывался от того, чтобы с ним обращались как с общественной собственностью. В том году он сообщил редактору одного санкт-петербургского журнала, что его лицо недоступно для потребления и что искусство литографии превратилось в «своего рода апофеоз с рыночной стоимостью, высоко ценимый цивилизацией, покончившей с самой идеей о будущей жизни»596. Барону Жерару, который просил написать его портрет, он привел другую причину, сказав, как и Эвелине, что он «недостаточно красивая рыба, чтобы его подавали в масле»597. В виде одолжения ей он согласился, чтобы его включили в коллекцию рисунков работы Огюста Ренье, которая вошла в альбом под названием «Жилище самых прославленных личностей Франции начиная с 1790 г. до наших дней» (Habitations des Personnages les Plus Illustres de France Depuis 1790 Jusqu’à Nos Jours). На рисунке показана вполне сельская улица Кассини с садиком, который превратился в одно из страстных увлечений Бальзака. У окна на втором этаже – мужская фигура в халате, слишком худая, чтобы давать точное представление о жильце; он читает письмо или рукопись. В саду пасется козел. Когда Бальзак бывал «прикован» работой к письменному столу и когда образ Прометея или раба на галерах казался неподходящим, Бальзак любил сравнивать с козлом себя: «Когда капризная рука судьбы меня отвяжет? Я не знаю»598. Эвелине сравнение не понравилось.

Бальзаку подходило то, что он пока оставался невидимым. Переписка с Эвелиной походила на экспериментальный роман, в котором главная героиня всегда старается втянуть внешние реалии, но главный герой решительно настроен продолжать попрежнему, на какие бы уловки ему ни пришлось ради этого пойти. Как в произведении искусства, здесь цель оправдывала средства. Возможно, его дружба и была «сильной и искренней», как он утверждал, но то была искренность писателя, чей «дух» постоянно совершал путешествия в Россию. Не отходя от своего камина, он тратил мысленно огромное количество «почтовых расходов». Дух постоянно вступал в противоречие с телом автора писем. Осенью 1832 г. Эвелина была неприятно удивлена, получив письмо, написанное совершенно другим почерком. Тогда Бальзак попросил Зюльму Карро его выручить, и ответ составляли они вместе. Письмо, неприятно поразившее Ганскую, не нашлось; очевидно, Эвелина его уничтожила. В литературе Бальзак блестяще распутывал сюжеты. В жизни он оказался куда более неуклюжим; но даже тогда трудное положение, в которое он сам себя загнал, послужило поводом для еще одной истории: «Вы довольно недоверчиво отнеслись к моему признанию, что я умею писать разными почерками. Да, у меня много разных стилей, столько, сколько дней в году, – без какой бы то ни было переменчивости. Мое непостоянство объясняется тем, что мой разум может вобрать в себя все и остаться чистым, как зеркало, которое не пачкается отраженными в нем предметами». В его признании содержалась доля истины: почерк Бальзака в самом деле иногда меняется от одного предложения к другому, и некоторые его эксперименты в каллиграфии показывают, что он мог бы превосходно подделывать документы или подписи. Более того, как доказывают письма, данное свойство помогало ему совершенствовать навыки детектива.

Письма от таинственной «княгини» дали Бальзаку новый повод погрузиться в работу. Каждый месяц приближал долгожданную «свободу». Скоро все его долги будут выплачены, и он сможет поехать в Швейцарию. Он просыпался в час ночи, работал до восьми утра, спал полтора часа, затем выпивал чашку кофе и снова садился работать до четырех часов пополудни. За обедом он принимал гостей. Возможно, поэтому современники так часто описывали Бальзака за едой. Точнее, многие замечали, как он набивал рот едой и пачкал стол. Он ел с ножа, как крестьянин. Сразу после обеда, на полный желудок, он ложился спать. Во сне к нему приходили интересные идеи. Оказалось, что проблемы с персонажами или сюжетом часто сами решались, пока он спал599.

Бальзак обладал даром находить свои иронические прототипы в истории и мифологии: типичными примерами служат ходячий Прометей или Протоген, питающийся вареными люпинами. В январе, готовясь к долгому «запою» за письменным столом, он сравнивал себя с Эмпедоклом, который, как считалось, бросился в кратер Этны, чтобы запустить слух о том, что он – божество600. Пребывая в более оптимистическом настроении, Бальзак пришел на бал-маскарад, который устраивал в апреле 1833 г. Александр Дюма, в костюме Феба601. Тогда Бальзак решил потрясти литературный мир новым романом под названием «Сельский врач». Он работал над ним почти целый год, с сентября 1832 по сентябрь 1833 г. Замысел, вдруг пришедший ему в голову в монастыре Гранд-Шартрез и воплощенный в пылу уязвленной страсти, изменился и расширился. Как многие отредактированные тексты Бальзака, рукопись «Сельского врача» избавлена от наиболее ярких автобиографических элементов. Бальзак в очередной раз собирался превзойти самого себя; ему надоело, что его считают «безнравственным писателем».

«Сельский врач», как его предшественник, «Векфильдский священник» Голдсмита, будет обладать «простой красотой Евангелия»; его будут читать равно консьержи и дамы из высшего общества, и, как у Евангелия, у него появится громадная аудитория. Бальзак хотел продавать книгу «как молитвенник»602, и, чтобы достичь цели, он воспользовался всем арсеналом издательских уловок. Первое издание выйдет анонимно; на том месте, где обычно пишут имя автора, поместили изображение Иисуса, который сгибается под тяжестью креста (хотя имелась и цитата из некоего «де Бальзака»). Затем, сразу после первого, выйдет второе издание. После того как на титульном листе появится имя автора, тираж разлетится стремительно.

Естественно, замысел Бальзака носил на себе печать божественного одобрения. Когда он признался Эвелине Ганской, что пишет современную версию «Подражания Христу», она, не выходя из навязанной ей роли «чистой совести», прислала ему экземпляр указанной книги. Получив посылку, Бальзак решил, что это знак свыше: «Как вышло, что вы прислали ее мне, когда я задумал драматизировать созерцательную поэзию? Священная книга летела сквозь пространство, сопровождаемая сладким сонмом мыслей, и достигла меня в тот миг, когда я готовился к сладостным грезам религиозной идеи и… – продолжает он, подчеркивая, насколько она стала для него незаменимой, – отчаянно желал завершить свой величественно милосердный труд».