Идеализированная таким образом, маркиза должна была оказаться либо очень хорошей, либо очень плохой. На самом деле роман уже был написан. Это было первое предчувствие из «Шагреневой кожи». Бальзак возвращался к первым страницам: аристократка, по словам Рафаэля, «воздвигая преграду между собою и людьми… пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь»560. В отличие от письма роман содержит и мораль. Но такую мораль Бальзак предпочел игнорировать.

21 или 22 августа 1832 г., в полдень, получив очередную лавину писем от матери, Бальзак покинул Ангулем и пересек Францию с запада на восток. Ему приходилось несколько раз менять дилижансы. В Лиможе он стремительно осмотрел город и отправился в Клермон561. Погода была великолепной. Оставив позади луга Лимузена, Бальзак осмотрел пейзаж «при всех необходимых условиях»562, записывая все подробности так живо, что восемь лет спустя, в «Сельском священнике», он сумел все точно описать: «В пяти лье от Лиможа… открывается ландшафт мрачный и печальный. Кругом простираются обширные невозделанные равнины, сухие степи, в которых не видно ни травы, ни лошадей, степи, обрамленные на горизонте высотами Коррезских гор… плоская равнина, затерявшаяся между прекрасными пейзажами Лимузена, Оверни и Марша, может вызвать у мыслителя или поэта образ бесконечности, столь страшный для иных душ…»563 Пока же на уме у Бальзака более насущные дела. В Клермоне он пересаживается в дилижанс, идущий в Лион. А потом, внезапно, после краткой остановки в Тьере, судьба послала ему еще одно предупреждение… Когда он садился в карету, лошади вдруг понесли, он поскользнулся, ухватился за ремень и ударился всеми своими восьмьюдесятью килограммами о дверцу; на ноге образовалась глубокая рана – до самой кости. Но он не мог терять время; кучер кое-как помог ему лечь на сиденье, и он терпел целых два дня в пути, пока не приехал в Лион. Там он все же показал свою ногу врачу, вычитал корректуру «Луи Ламбера» и отправился в Экс-ле-Бен. Он добрался туда шесть или семь дней спустя после отъезда из Ангулема.

Экс-ле-Бен был тогда еще тихой провинцией, но в сезон его население удваивалось, и обитые бархатом кареты с гербами на дверцах ездили по улицам вместе с крестьянскими повозками564. Маркиза подозревала, что ее раненный в битве гость подорвал свои силы, приехав повидаться с ней. Она оплатила ему питание и сняла для него красивый номер в отеле (всего за 2 франка в день). Из окна открывался красивейший вид на долину и горы к западу от озера Бурже, которому Ламартин посвятил свою знаменитую элегию «Озеро». Весь день Бальзак был предоставлен сам себе, а затем шел на ужин к мадам де Кастри в аристократический клуб. Там он познакомился с бароном Джеймсом де Ротшильдом, который любезно обещал пересылать его письма своей личной почтой. Маркиза была очаровательна, и Бальзак приготовился получить свою, как он пылко надеялся, заслуженную награду.

Клуб в Эксе стал вторым предостережением; Рафаэль де Валантен бывал там до Бальзака. По совпадению, дело происходило в том самом месте, куда героя «Шагреневой кожи» отправили поправляться врачи565. И сходство не ограничивалось одной топографией. В Экс-ле-Бене еще один врач говорит Рафаэлю, что в «резком, чистом горном воздухе, будучи перенасыщен кислородом и пылким темпераментом, свойственным людям, созданным для больших страстей, он лишь усиливает процесс окисления, которое и так идет слишком стремительно». Был ли это тот же самый врач, который осматривал рану Бальзака, открывшуюся после того, как он забрался на вершину Ден-дю-Ша? Может быть, стоило пролить немного крови ради описания вида, который Бальзак добавил к следующему изданию «Шагреневой кожи» – описания, в котором причудливо переплелись страсть и ее противоядие: «В горах – свои особые условия оптики и перспективы; сосна в сто футов кажется тростинкой, широкие долины представляются узкими, как тропка». «Здесь найдешь целебный бальзам от любых жизненных невзгод. Это место сохранит тайну страданий, облегчит их, заглушит, придаст любви какую-то особую значительность, сосредоточенность, отчего страсть будет глубже и чище, поцелуй станет возвышеннее. Но прежде всего это – озеро воспоминаний; оно способствует им, окрашивая их в цвет своих волн, а его волны – зеркало, где все отражается. Только среди этой прекрасной природы Рафаэль не чувствовал своего бремени, только здесь он мог быть беспечным, мечтательным, свободным от желаний»566.

Оживляя в памяти свой последний роман, Бальзак также заблаговременно переживал следующий. 19 сентября, на экскурсии в монастырь Гранд-Шартрез его поразила надпись в монашеской келье; он целых десять минут простоял под аркой: «fuge, late, tace» («беги, прячься и молчи»). Возможно, он упустил свое призвание. Он уже задумал роман «Сельский врач», в котором герой по фамилии Бенаси, отвергнутый любимой женщиной, посвящает остаток жизни заброшенным крестьянам в отдаленной деревушке неподалеку от Гренобля. «Я работал три дня и три ночи и завершил труд под названием “Сельский врач”», – пишет он матери вскоре после начала работы.

Стремление Бальзака к аскезе пришло после нескольких недель «осады» маркизы. Все это время он готовился к бою. Из Парижа прибыли заказанные подкрепления: белые галстуки и рубашки, новые сапоги, перчатки, помада для волос и бутылочка «португальской воды». На тот случай, если этого будет недостаточно, матери велено было прислать в Экс два куска фланели, которую носил на животе его любимый гипнотизер; фланель надлежало завернуть в бумагу, чтобы не загрязнять телесные «испарения». Особенное упоминание о ноге предполагает, что Бальзак надеялся излечить мадам де Кастри от инвалидности и заслужить весомое доказательство ее благодарности.

Отношения, которые так долго оставались платоническими, окончились финансовой катастрофой, о чем Бальзак написал – разумеется – в «Шагреневой коже»567. Гораздо серьезнее, чем размер его денежных трат, был размер его эротического «окисления». Судя по всему, преждевременная попытка соблазнить маркизу окончилась крахом к тому времени, как общество 14 октября прибыло в Женеву. Бальзака поселили в самом дешевом номере самого дорогого отеля, и все же он упорно не верил в свое поражение. В конце концов, они направлялись в Италию, а Италия – страна необузданных страстей. Перед отъездом из Женевы его вдруг посетила мысль о романтическом паломничестве. Они с маркизой поехали на виллу Диодати, где состоялась одна из великих литературных встреч: именно там Байрон в 1816 г. познакомился с Шелли. Бальзак убедил себя в красноречивом совпадении; подобно Рафаэлю, он станет «Байроном или никем»568. В историческом месте, на берегах Женевского озера, он приступил к решительному штурму.

В ту ночь или вскоре после нее в женевской полиции зафиксирован отъезд г-на де Бальзака «в Париж». Его последний штурм был встречен недоверчивым взглядом и, несомненно, едким напоминанием об их неравенстве. Для маркизы Бальзак был забавным другом, который скрашивал ей скуку на курорте. Хотя у нее действительно был злой язычок, похоже, ее в самом деле огорчила и потрясла полная неспособность Бальзака уяснить истинное положение вещей. Он обращался с ней, как будто человек, которого она любила и продолжала любить даже после его смерти – молодой Меттерних, – был одним из целой вереницы любовников.