На претензии большевиков к Германии о несоблюдении Брестского мира немцы выставили в Батайске специальную заставу, которая должна была следить, чтобы на юг не уходило донское оружие. Однако немцам было не до политеса с Москвой, слишком заняты были на Западе. Поэтому, по утверждению герцога Георгия Лейхтенбергского, каждый день грузовики по грунтовым дорогам вокруг Батайска возили на станцию Кагальницкую и далее на Кубань снаряды и патроны.

Таким образом, Деникин, с одной стороны, сохранял лицо перед Антантой, делая вид, что «воюет» с Германией, с другой — снабжая свою армию «аморальными» винтовками.

Впрочем, и тут не стоит особо обольщаться. Обострение межличностных отношений между атаманом и главкомом фактически приводило к обострению отношений и между Донской и Добровольческой армиями, что сказывалось на перебоях со снабжением, особенно осенью, когда накал боев на Северном Кавказе достиг апогея. 13 октября 1918 года Краснов писал деникинскому генералу от кавалерии Алексею Смагину: «Во-первых, о патронах и снарядах. Почему Войско Донское должно быть маклером по продаже их Добровольческой армии? Нам и патроны, и снаряды нужны гораздо более, нежели Добровольческой армии, и достаются они нам с большими трудами, неприятностями и волокитой. Мы ведем борьбу с восемью советскими армиями, в то время как против Добровольческой армии только одна армия — Сорокина, да и та более чем наполовину выпущена против нас. Нам снаряды и патроны нужны не менее, чем добровольцам, и торговать ими мы не можем…»

В ноябре Краснов пытался отобрать у добровольцев добытые им у немцев в Севастополе тяжелые морские орудия, которые генерал Лукомский приказал доставить не в Ростов, а в Новороссийск для столь необходимых Добрармии бронепоездов.

Краснов делал вид, что возмущен риторикой Добрармии, но вооружал Деникина в надежде, что тот переключит внимание на юг, а затем уйдет, как обещал, на Волгу.

Немцы делали вид, что соблюдают Брестский мир, а сами с удовольствием наблюдали, как русские все глубже и глубже увязают в Гражданской войне, позабыв об оккупации.

Конечно, есть искушение поверить в версию о том, что Краснов с Деникиным просто смогли договориться и откровенно «валяли дурака» как перед германцами, так и перед Антантой, делая вид, что враждуют, а сами втайне, как классические литературные лихоимцы, делили получаемые оружие и деньги. Якобы хитрый русский мужик как всегда нашел способ обвести вокруг пальца глупого европейца. Водить за нос легковерный Запад, выбивая из него под благовидными предлогами все необходимое, — любимый миф отечественных историков, политиков и экономистов. На самом деле никаких доказательств этой версии нет, и вряд ли они найдутся. Дураков ни по ту, ни по эту линию фронта не было — просто в тот момент интересы всех сторон сходились. Одним выгодно было закрывать глаза на утечку оружия, другим делать вид, что оно сваливается на них с неба. Ни личные убеждения, ни личные взаимоотношения Краснова и Деникина не позволяют подозревать их в организации «спектакля». Оба и после Гражданской войны друг друга не переносили и никогда доброго слова в адрес визави не сказали. Посвященные в хитросплетения тогдашней политики приближенные обоих также словом не обмолвились ни о каком «дружественном заговоре». Так что придется согласиться с тем, что и тот, и другой, как ласковые теляти, пытались двух маток сосать.

У Краснова летом 1918 года это получалось более виртуозно, ибо жалеть немцам русского оружия на складах было нечего, зато вполне реальная донская пшеница и уголь по бросовым ценам серьезно поддержали рейхсвер и голодающую Германию с Австро-Венгрией. Дело на Западе шло ко второй битве на Марне, в которой решалась судьба Первой мировой войны. Центральным державам было не до разматывания южнороссийских клубков. Они изо всех сил пытались сколотить в регионе прогерманский союз из Украины, Крыма, Дона, Кубани, Терека, Грузии. Для этого Краснов пригласил в Новочеркасск кубанское правительство «в изгнании» и делегацию грузинских меньшевиков в надежде «на тесные дружеские сношения». У осторожного атамана Филимонова, надеявшегося на помощь Деникина, он особой поддержки не нашел. Зато представители «демократической Грузии», дорвавшиеся до суверенной власти, были записными союзниками. Представители грузинского Национального совета уже давно вели сепаратные переговоры с немцами в Стокгольме о содействии в отдалении от России, что тут же было воспринято монархистом Красновым, видимо, как жест «дружеских сношений». Грузины надеялись, что немцы помогут им избавиться от назойливого внимания со стороны своих турецких союзников. Немцы готовились к высадке в Батуме, Поти и Очамчири 2о-тысячного десанта с Украины, добившись от местных властей передачи Германии всего своего флота и фактически монопольных прав в торговле (столь удачные переговоры провел граф Вернер фон дер Шуленбург, будущий последний посол Гитлера в СССР, готовивший знаменитый «пакт о ненападении»).

Таким образом, Германия тщательно пыталась выстроить устойчивую «построссийскую ось» — Киев, Новочеркасск, Екатеринодар, Тифлис. Скоропадский, Краснов и грузинские меньшевики содействовали им в этом чем могли.

Сам атаман, прекрасный беллетрист, но известный своим более чем вольным обращением с музой Клио, требовал от населения Дона, чтобы оно воздержалось «от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам и смотрели бы на них так же, как на свои части», параллельно уверяя немцев в лояльности и традиционной дружбе со стороны казачества, которое, по его оригинальной версии, вместе с немцами билось «плечом к плечу еще во время Тридцатилетней войны, когда донские полки находились в рядах армии Валленштейна».

Вместе с тем он просил оккупантов «признать права Всевеликого Войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения последних Кубанского, Астраханского и Терского войск и Северного Кавказа право на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза». В этот «союз» (его еще именуют Юго-Восточным) должны были, по замыслу Краснова, войти Донское, Кубанское, Терское и Астраханское войска, «вольные народы степей» и горцы Северного Кавказа.

Попутно атаман настаивал на возвращении лихо аннексированных гетманом Скоропадским земель в состав «Войска Донского, которое владеет Таганрогским округом более пятисот лет и для которого Таганрогский округ является частью Тмутаракани, от которой и стало Войско Донское». А заодно, чтобы не мелочиться, просил добавить к войсковой территории «по стратегическим соображениям» воронежские станции Лиски и Поворино, поволжские города Царицын и Камышин, призывая надавить на Москву с тем, чтобы она возместила Дону убытки, «происшедшие от нашествия большевиков».

Кайзер Вильгельм II вряд ли слышал когда-либо о Тмутаракани, тем более ему неведомо было, что Альбрехт Валленштайн водил на шведов мифические «донские полки», учитывая, что во главе полчищ европейских отморозков-ландскнехтов громил он при этом как раз в основном исконно германские земли. Однако, по достоинству оценивая атаманскую риторику, немцы поддерживали Краснова, чем могли.

Пикантности ситуации добавляло то, что в начале лета мятежный Чехословацкий корпус (порядка 40 тысяч штыков), считавшийся действующей боевой силой Антанты, сбив красногвардейские заслоны у Самары, вышел к Волге. В его составе храбро бился с русскими под Челябинском и Екатеринбургом командир роты будущий Герой Советского Союза и «большой друг СССР» Людвиг Свобода, бойко строчил донесения писарь 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса будущий великий писатель Ярослав Гашек.