— Вы, конечно, далеки от того, чтобы считать себя невинной девой, но… с другой стороны, вы собирались замуж за человека, которого, в отличие от первого мужа, действительно любили. Да и невинность телесная с душевною мало общего имеет.

Она коротко кивнула.

— И тут он погибает…

— Его убили, — просипела Ефимия Гавриловна, пытаясь ослабить кружевной воротничок. — Его… убили… его… этот вот виноват… мне сказали, что… рассчитаются… никто не уйдет… что я должна набраться терпения… они сами… сами…

Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь. И ткнула револьвером в Демьяна.

— Я сразу его узнала. Еще в поезде… и подумала, что Господь есть, что он, Господь, не зря нас свел. Господь позволил прозреть… сквозь заклятья… Нюся твердила, что он обыкновенный, но я-то чуяла, я-то знала правду… я видела его настоящее лицо. А значит, не зря.

— Не зря, — согласился Вещерский.

Демьян же подумал, что, верно, не Господа следует за то благодарить, но тот, иной мир, о существовании которого сам Демьян еще недавно не ведал. Теперь же видел он, сколь прочно сроднилась с ним эта вот женщина, пропитанная, пронизанная мертвечиной от волос до самых костей.

Она же, склонив голову, но не выпустив револьвера из рук, перекрестилась и сказала:

— И если так… то… все в руце Его… в моей…

— А стреляли тоже вы?

Ефимия Гавриловна кивнула.

— Хотела… поглядеть… куда это он в этакую рань собрался. Лошадки у меня имелися, чай, на Аполошкиных конюшнях не все поиздохли. Думала, гляну только. А он на тропу Соколью вышел, идиот этакий. Вот я и подумала, отчего бы не воспользоваться случаем? Уж больно удобный. Только он, скотина, выкарастался.

И полный глухой ярости взгляд вперился в Демьяна.

— Но ничего… так даже лучше… лучше так… смерть твоя не будет быстрой.

И бледные губы растянулись в улыбке. А сама Ефимия Гавриловна, отвернувшись, бодрым шагом направилась вглубь конюшни.

Все-таки следовало шею ей свернуть, не дожидаясь княжеского соизволения.

— Не спешите, — Вещерский оказался рядом. — Есть небольшая вероятность, что бомбы связаны с нею. Убьем раньше времени, и взорвутся.

— Думаете… они и вправду существуют?

— Практически уверен. Ячейку взяли на рассвете, однако… — княжич потер переносицу. — Есть основания полагать, что некоторые… их изделия были изъяты ранее. Для нужд партии.

Это многое меняло.

Бомбы не на словах, но на деле, пусть и лишенные сердца из проклятой силы, но и обыкновенной огненной магии хватит. Или даже пороха. Тихий курортный город. Люди, которые прибыли отдыхать. Маги и те не станут держать щиты постоянно.

И где?

— Ищут, — почти одними губами ответил Вещерский. — Как найдут — узнаем. Пока… тянем время.

Если, конечно, им будет позволено.

А потом Демьян увидел Василису.

Она стояла в деннике, прижимая к груди металлическую коробку, глядя растерянно и вместе с тем решительно. И становилось понятно, что коробку эту Василиса в жизни никому-то не отдаст. И даже прикоснуться к ней не позволит.

Отступив к стене, она коснулась ее ладонью.

Замерла.

— Не надо, девонька, — произнесла Ефимия Гавриловна. — Бежать тебе некуда. Да и… поверь, мне и вправду жаль… ты, хоть из этих вон, да…

Она махнула рукой и велела.

— Поставь.

Василисе приходилось сдерживать себя, чтобы… чтобы не случилось страшное.

Что именно?

Она, говоря по правде, не очень понимала. Но четко знала, стоит ей захотеть… стоит позвать… стоит…

— Поставь, — повторила женщина с одутловатым болезненным лицом. Она была смутно знакома, но Василисе совершенно не хотелось думать о том, где и когда она эту женщину встречала.

Та была неприятна.

И хотела взять то, прикасаться к чему не имела права. Вот только в руке женщина держала револьвер. И дуло черное его смотрело на Василису.

— Не глупи, — сказала Нюся почти шепотом. — Она все равно заставит. Просто… кто-нибудь пострадает. Или, может, ты сама этого хочешь? Избавиться от сестры? Или там от старухи?

Василиса наклонилась.

Она сделала вдох и заставила себя положить коробку на землю.

— Нет, не уходи. Открывай, — велела некрасивая женщина.

— Возможно… — начал было Вещерский, но женщина резко оборвала его:

— Заткнись, княже, пока цел.

— Я открою, — Василиса присела у коробки. — Мне… можно.

Она улыбнулась.

Не Вещерскому.

И не Марье, которая будто очнулась ото сна. И уж совершенно точно не этой вот женщине, не понимавшей, что с иными силами вовсе не следует связываться, не говоря уже о том, чтобы пытаться их обокрасть. Пускай… Василиса улыбнулась тому человеку, который смотрел на нее хмуро и с беспокойством.

И, кажется, потом, после, он выскажется о том, что женщинам не стоит лезть в мужские дела.

Что… нужно было оставаться дома.

И торт испечь.

Или два.

Торт Василиса испечет, но потом, после. А сейчас она провела пальцами по крышке, стирая остатки пыли. Коснулась уголков.

— Не тяни! — женщина покраснела.

От злости?

Или с сердцем неладно?

Василиса откинула крышку.

— Доставай! Ну же… не заставляй меня…

Внутри коробки обнаружилась шкатулка. Старая. Нельзя сказать, чтобы совсем уж старинная. Василиса видела похожую, правда, в той пряталась бомба, а здесь…

Василиса вытащила шкатулку и поставила ее на коробку.

Откинула и эту крышку.

И взяла тонкую косточку. Что это было?

…рука… тонкие пальцы чесали волосы, и гребень проходил по темным прядям, что челнок по водам. Пряди эти были тяжелы, и многие завидовали этому богатству.

Пустое.

Косточка легла рядом со шкатулкой. А Василиса… она коснулась дна. Точно. У тетушки была шкатулка с секретом, и эта такая же. Надобно надавить на уголок, только осторожно. И поднять, перевернуть, тогда-то дно и выпадет.

Выпало.

Легло на ладонь черною деревяшкой, а на ней тускло блеснуло золото.

— Надо же, — Нюся поджала губы. — А ты не говорила, что она с секретом.

— Я…

— Не знали? — не удержался Вещерский. — Бывает… Васенька, будь любезна…

Василиса покачала головой: людям не стоит трогать вещи, им не принадлежащие. Она надела браслет и зажмурилась от удовольствия. Вот так правильно.