– Я могу пойти с тобой. – Флёр уже приподнимается, но взгляд Эмбер скользит к Хулио.

Тот перестает жевать. Лицо Эмбер заливается краской.

– Я передумала. Забудь, что я вообще что-то сказала.

Хулио бросает фазанье крылышко в огонь и вскакивает на ноги. Эмбер уже ковыляет к одной из палаток.

– Вообще-то, я тоже порядком вымотался, – замечает он. Эмбер притормаживает, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос, и оглядывается на него через плечо. – Я присоединюсь к тебе в твоей палатке. Если ты этого хочешь. Исключительно в лечебных целях.

Я не могу сдержать фырканья. Хулио задвигает меня себе за спину. Эмбер пожимает плечами.

– Я имею в виду… Думаю, это было бы замечательно. Если Флёр не возражает.

Она засовывает большие пальцы рук в карманы, но тут же скрещивает руки на груди, выжидая. Флёр смотрит на меня поверх костра, и между нами воцаряется неловкое молчание.

Вот оно что. Никто не хочет делить палатку с вампиром, способным выпить твою душу. Я бросаю свой шампур в огонь, поскольку у меня пропал аппетит.

– Все в порядке, – говорю я с натянутой улыбкой, избавляя нас обоих от неловкости. – Флёр может устроиться во второй палатке, а я посплю прямо здесь.

Флёр опускает глаза на свой шампур, и на секунду мне кажется, что я неверно ее понял.

– Вы уверены? – уточняет Эмбер.

– Мы уверены, – одновременно отвечаем мы с Флёр.

– Тогда спокойной ночи.

Эмбер ныряет в палатку, и Хулио следует за ней. Раздается скрип молнии, брезентовые борта раскачиваются от попыток Хулио и Эмбер разуться и снять с себя куртки в замкнутом тесном пространстве.

– У тебя руки ледяные! – шипит Хулио.

– Это работает только в том случае, если мы соприкасаемся! У тебя есть предложение получше? – огрызается Эмбер.

– Вообще-то…

– Не отвечай на этот вопрос.

– Я просто хочу сказать, что это сработает намного лучше, если ты заберешься в спальный мешок.

– Здесь очень жарко.

– Я не против того, чтобы раздеться.

– Продолжай болтать, если хочешь умереть.

Даже приглушенный стенками палатки, их спор невозможно не услышать. Флёр закатывает глаза, с трудом сдерживая улыбку. Тут в палатке воцаряется тишина. Неловкая тишина. Такая тишина, слушая которую, испытываешь смущение. Флёр тоже чувствует себя не в своей тарелке. Она стоит слишком далеко от меня, чтобы завязать разговор, но при этом слишком одинока, чтобы этого не сделать. Я подумываю о том, чтобы подойти к ней поближе, но понимаю, что тем самым лишь усугублю ситуацию.

– День выдался долгим. Тебе следует пойти поспать.

Я встаю и ворошу угли, после чего беру свой спальный мешок и расстилаю его на значительном расстоянии от костра.

Флёр поднимается. Она смотрит на меня через плечо с грустью, которую я не могу понять, и проскальзывает в свою палатку.

Я ложусь поверх своего спального мешка и гляжу сквозь сплетенные кроны деревьев на густо усыпанное звездами небо. Они сверкают, как снежинки, и все, о чем я могу думать, это то, как Флёр смотрела на меня два дня назад на пруду. Как красиво было ее лицо в обрамлении падающего снега. Как доверчиво она одарила меня поцелуем. Интересно, что она видит сейчас, когда глядит на меня?

Я все еще ощущаю внутри себя крошечную частичку души Неве, которая скользит подобно дымному туману. На задворках сознания притаилось холодное, темное облако вины. Я больше не знаю, кто я такой.

Заслышав треск ветки, я открываю глаза и вижу стоящую надо мной Флёр со спальным мешком под мышкой. Она разворачивает его и ложится на спину рядом со мной, переплетая свои теплые пальцы с моими. Долгое время мы лежим молча, глядя на звезды, пока все невысказанные мной слова не прорываются наружу, подобно воде через брешь в плотине.

– Во время учебы профессор Лайон заставил меня прочесть басню о льве, который влюбился в девушку.

Я крепко зажмуриваюсь, изо всех сил пытаясь подобрать нужные слова, и рассказываю ей все, что помню: об отце-манипуляторе, о беспомощной девушке и о влюбленном льве, который отдал свои зубы, согласившись с заверениями отца девушки, что он слишком силен, а девушка слишком хрупка и он может случайно причинить ей боль. В то время эта часть не казалась мне важной, а теперь не идет у меня из головы.

– Ты боишься меня?

Ожидая ее ответа, я ощущаю мучительную тяжесть в груди.

– Нет. Я понимаю, почему ты сделал то, что сделал. Ты поступил так, чтобы удержать нас вместе. Потому что ты боялся, что мы не выкарабкаемся. Я бы на твоем месте поступила так же. Но если мы собираемся быть вместе, то только потому, что хотим этого, а не потому, что боимся рассыпаться на части.

Она поворачивает ко мне свое лицо. Внезапно я уже не уверен, что мы говорим о нас четверых.

– Я бы никогда не причинил тебе боль, – шепчу я.

– Я знаю.

Я с трудом подавляю тоску, поднимающуюся во мне, когда Флёр отворачивается от меня и принимается смотреть на звезды. Ее дыхание прерывистое, а мне до боли хочется поцеловать ее. Раствориться в жаре ее кожи и ее дыхании, но понимаю, что эти порывы порождены отчаянием и нуждой. Как будто я должен что-то исправить или восстановить контроль над тем, что ускользает у меня сквозь пальцы. Почувствовать что-то иное, кроме боли, страха и вины.

Я запрокидываю голову, изо всех сил борясь с желанием признаться ей, что люблю ее. Что больше всего в этом мире боюсь ее потерять. Эта потребность тоже порождена отчаянием.

Вместо этого я крепко сжимаю ее руку, укрывая своим телом от темноты и холода. Вот к чему мы бежим. Вот за что боремся. На сегодняшнюю ночь этого достаточно – и на всю жизнь тоже.

Флёр

Я выхожу из палатки, и Джек интересуется грубым, охрипшим от дыма и холодного горного воздуха голосом:

– Как спалось?

Ни одному из нас не удалось с легкостью заснуть, поскольку оба слишком остро ощущали близость друг друга и натянутое как струна напряжение между нами было невозможно игнорировать. Когда мы наконец задремали, Джек ворочался с боку на бок, терзаемый кошмарами, которые не давали ему ни минуты покоя. В конце концов я забралась в палатку и остаток ночи провела в одиночестве.

– Нормально, – вру я. – А тебе?

– Ужасно.

– Вообще-то, мне тоже, – признаюсь я со слабой улыбкой и замечаю, что Джек уже скатал свой спальный мешок.

Тут из палатки появляются Хулио и Эмбер и, опираясь друг на друга, на ходу надевают обувь.

– Доброе утро, – говорит Хулио, натягивая куртку. Он весь так и лучится солнечным светом.