— Тем не менее, — сказала монахиня, — мы получили сокровище благодаря доктору Серафине. Если мы ее потеряем, то не сможем двигаться вперед.

— Обмен невозможен, — настаивал доктор Леви-Франш. — Мы не успели изучить записи и проявить фотографии. Получается, экспедиция оказалась бесполезной.

— А лира, — сказал Владимир, — невозможно представить, что случится, если она попадет им в руки. Последствия могут быть ужасны. И не только для нас — для всего мира.

— Согласен, — кивнул доктор Рафаэль. — Инструмент необходимо сохранить от них любой ценой. Но ведь должен быть какой-то выход.

— Я знаю, что вы не разделяете моих взглядов, — сказала монахиня. — Но этот инструмент не стоит человеческой жизни. Мы обязательно должны сделать обмен.

— Но сокровище, которое мы нашли, — венец огромных усилий, — возразил Владимир.

Он говорил с сильным русским акцентом. Порез под глазом зашили, виднелись лишь свежие страшные швы.

— Наверное, вы не подумали о том, что мы потеряем с таким трудом добытый артефакт и никогда не сможем его вернуть.

— Я подумала, — ответила монахиня. — В такой ситуации необходимо понять, что ничего нельзя поделать. Это не в наших силах. Мы должны положиться на Бога.

— Смешно, — фыркнул Владимир.

Пока члены совета спорили, я смотрела на доктора Рафаэля. Он сидел так близко, что я чувствовала кисло-сладкий аромат шампанского, которое мы пили всего несколько часов назад. Я видела, что он молча формулирует свои мысли, ожидая, пока остальные исчерпают аргументы. Наконец он поднялся, жестом попросив собравшихся замолчать.

— Тихо! — велел он.

Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил с таким напором.

Все повернулись к нему, удивившись внезапной властности в его голосе. Хотя он был председателем совета и известнейшим ученым, он редко показывал свою власть.

— Сегодня я взял эту юную девушку-ангелолога на вечеринку, — начал доктор Рафаэль. — Это был бал, который устраивали наши враги. Думаю, не покривлю душой, если скажу, что вечеринка была великолепной, не правда ли, Селестин?

Не в состоянии подобрать слова, я лишь кивнула.

— У меня были на это причины, — продолжал доктор Рафаэль. — Я хотел показать ей наших врагов вблизи. Я хотел, чтобы она поняла, что силы, против которых мы боремся, — здесь, живут рядом с нами в наших городах, воруют, убивают и грабят, а мы за этим беспомощно наблюдаем. Думаю, этот урок произвел на нее впечатление. А сейчас я вижу, что многим из вас не помешал бы такой воспитательный эпизод. Вижу, мы забыли, для чего мы здесь.

Он указал на кожаный футляр, лежащий между нами.

— Мы не можем проиграть эту борьбу. Преподобные отцы не боялись прослыть еретиками, создавая наше учение. Они сохранили тексты во времена, когда церковь сжигала людей и книги. Они переписывали пророчества Еноха и рисковали жизнью, передавая следующим поколениям информацию и ресурсы. Это их борьба, которую мы продолжаем. Вспомните «Комментарии к сентенциям Петра Ломбардского» Бонавентуры, где так красноречиво доказано метафизическое основание ангелологии, доказано, что ангелы — это одновременно материальная и духовная субстанция. Вспомните отцов-схоластов. Дунса Скота. Сотни тысяч тех, кто стремился преодолеть интриги злых сил. А сколько из них пожертвовали ради этого жизнью? Сколько с радостью сделали бы это снова? Это — их борьба. И через сотни лет мы стоим перед таким же выбором. Как бы то ни было, это бремя лежит на наших плечах. В нашей власти определить будущее. Мы можем продолжить борьбу или сдаться.

Он встал, подошел к футляру и взял его в руки.

— И решить это надо немедленно. Проголосуют все члены совета.

Как только доктор Рафаэль призвал голосовать, присутствующие подняли руки. К моему чрезвычайному изумлению, Габриэлла тоже получила это право, хотя ей никогда не разрешали посещать собрания, не говоря о возможности принимать решения. Несмотря на то что я провела годы за работой, чтобы подготовиться к экспедиции, и рисковала жизнью в пещере, мне не предложили участвовать. Габриэлла была ангелологом, а я до сих пор новичком. Слезы гнева и поражения показались у меня на глазах. Комната расплылась, и я едва могла разобрать, как проходит голосование. Габриэлла подняла руку в пользу обмена, так же как доктор Рафаэль и монахиня. Но многие пожелали остаться верными нашим кодексам. Когда подсчитали голоса, оказалось, что тех, кто голосовал за обмен, и его противников получилось одинаковое количество.

— Мы разделились поровну, — объявил доктор Рафаэль.

Члены совета смотрели друг на друга, как бы спрашивая, кто может изменить свое мнение, чтобы нарушить равный счет.

— Я предлагаю, — наконец сказала Габриэлла, бросая на меня взгляд, в котором мелькнула надежда, — дать Селестин возможность проголосовать. Она участвовала в экспедиции. Разве она не заслужила право голоса?

Все взгляды обратились на меня. Члены совета согласились. Мой голос мог решить вопрос. Я тщательно взвешивала выбор, понимая, что это решение наконец позволит мне занять место среди ангелологов.

Совет ждал.

Отдав свой голос, я извинилась перед советом, вышла в пустынный коридор и помчалась со всех ног. Я бежала по коридорам, вниз по пролетам широкой каменной лестницы, в дверь и в ночь. Туфли стучали по плитам в такт сердцу. Я знала, что найду уединение во внутреннем дворике, где мы часто бывали с Габриэллой, в том самом месте, где я впервые увидела золотую зажигалку, которой чудовище-нефилим воспользовался на моих глазах прошлой ночью. Там всегда было пусто, даже днем, а мне необходимо побыть в одиночестве. Слезы ослепили меня — железный забор, окружающий древнюю постройку, расплывался, величественный бук с корой, похожей на слоновью шкуру, был почти не виден, и даже острый серп полумесяца в небе превратился в неясный ореол.

Убедившись, что за мной никто не идет, я прислонилась к стене здания, закрыла лицо руками и зарыдала. Я плакала о докторе Серафине и других членах экспедиции, которых предала. Я плакала о бремени, которым мой голос лег на мою совесть. Я знала, что приняла правильное решение, но эта жертва сломала меня, уничтожила мою веру в себя, коллег и нашу работу. Я предала своего преподавателя, своего наставника. Я растоптала женщину, которую любила так же сильно, как собственную мать. Я получила право голоса, но после случившегося потеряла веру в ангелологию.

Под теплой шерстяной курткой — той самой, что была на мне в пещере, — у меня ничего не было, кроме тонкого платья, которое доктор Рафаэль дал мне для вечеринки. Я вытерла глаза тыльной стороной руки и задрожала. Ночь была морозной, невероятно тихой и спокойной, стало гораздо холоднее, чем несколько часов назад. Справившись с чувствами, я глубоко вздохнула и собралась вернуться в комнату, где заседал совет. Но тут от бокового входа раздались голоса.

Отступив в тень, я ждала, кто выйдет из здания. Той дверью мало кто пользовался. Обычно все выходили через галерею главного входа. Спустя несколько секунд во дворе появилась Габриэлла. Она что-то тихо говорила Владимиру.