Сильвина решилась на дерзкий план. То, что она собирается сделать, может означать смерть священника. Но ведь каждый убитый священник — это маленькая победа Альвенмарка.

— Ты действительно не догадываешься, кто пришел?

Голова священника дернулась к ней.

— Кто может оказаться здесь, не проходя мимо стражников, что внизу?

Эльфийка говорила медленно, осознавая свой сильный акцент. Но, возможно, это еще одно преимущество?

Священник замер. Сильвина увидела, как дрожат его руки. Рот его то открывался, то закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы.

— Ты восстала из мертвых, — запинаясь, наконец пробормотал он.

Эльфийка колебалась. Она хотела, чтобы его пробрало до костей. Он должен полностью стать преданным ей. Нужно решиться на большее.

— Разве и мертвые не проходят мимо стражи?

— Кто ты? — Теперь священник дрожал еще сильнее. — Ты не человек, не так ли? Твой голос… Он такой чужой. Полон обещания и тайны…

— Меня послали забрать душу принцессы-язычницы. — Эльфийка говорила медленно и торжественно. Нужно держать себя в руках, не дать прорваться цинизму. — Она тоже должна быть спасена.

Священник глубоко вздохнул и опустился на колени.

— Ты Хандан Всемилостивая. Святая теараги. Защитница заблудших душ. — Он протянул руки к искусно сделанному своду склепа. — Молю тебя, Тьюред, прости, что не узнал твою посланницу. — Его жуткие мертвые глаза уставились на Сильвину. — Хотелось бы мне видеть тебя. Но… — Он всхлипнул. — Вера моя слаба… Я должен был знать…

— Не унижайся. — Вдруг ей стало плохо оттого, что она так его использует. — Мы с радостью слушаем твое пение.

— Вы слышите мой голос?

Его залитое слезами лицо озарилось.

— Мы слышим каждый голос, который поет во славу Тьюреда.

Он поклонился так, что коснулся лбом мраморного пола.

— Ты наполнила мое сердце радостью, Всемилостивая. А ведь я нижайший из слуг, мучимый сомнениями и мелочными помыслами.

— Ты избран, чтобы помочь мне. Мы откроем гробницу принцессы.

Он поднял голову. По его щекам по-прежнему бежали слезы.

— Ты знаешь, почему мы это сделаем?

Сильвина не знала, какой ложью прикрыть этот поступок, но очень надеялась, что он в своей наивной вере подскажет ей ответ.

— Потому что душу ее не отпускает свинец?

— Именно так! — Эльфийка не смогла сдержать улыбки. Иногда так легко обманывать людей. — А теперь поднимись и подойди к саркофагу, потому что ни одна душа не потеряна для милости Тьюреда. Даже если она замурована в камне.

По поведению юноши было видно, как сильно подействовали на него ее последние слова. Опустив плечи, он подошел к саркофагу. Вздрогнул, когда Сильвина коснулась его и положила его руки на тяжелую плиту. Тут же заметила, как зашевелились его ноздри, пытаясь уловить ее запах.

Вместе они отодвинули плиту в сторону, открыв саркофаг наполовину. Сильвина влезла в могилу. Взяла кинжал и разрезала листовой свинец, испещренный священными символами. Из-под свинца показалось темное дерево. По крайней мере, священники сделали достойный принцессы гроб. На крышке был вырезан раскидистый дуб — не мертвое, сожженное дерево, а дуб во всем своем зеленом лиственном убранстве. Герб королевской семьи Фьордландии.

Сильвина закрыла свое сердце от бури чувств, взметнувшихся при виде дерева. Этого не может быть! Гисхильда жива! Она не могла умереть в одиночестве, окруженная одними врагами! Эльфийка яростно оттолкнула последние листы свинца в сторону и вогнала лезвие в узкую щель под крышкой гроба. Заскрипели гвозди, когда она использовала кинжал в качестве рычага.

— Всемилостивая?

Слепые глаза смотрели прямо на нее. Жуткие глаза. Сильвине не хотелось больше находиться рядом с певцом. Он был всего лишь инструментом вроде кинжала, которым она открыла гроб. Она отодвинула в сторону крышку с королевским гербом. «Все это обман», — уговаривала она себя.

Но гроб не был пуст. Она глядела в темное, запавшее лицо девочки. Труп не разложился. Он засох и сохранился. Но узнать в этом лице черты Гисхильды было трудно — смерть изменила их.

Сильвина осторожно коснулась коротких рыжеватых волос. Итак, она прожила еще пару недель после того, как ее обрили наголо в Паульсбурге. Эльфийка тяжело вздохнула. На мертвых надевали тонкий саван. Темную шею окружал воротник из тонкого кружева. Сложенные руки лежали на груди.

Сильвина отчаянно искала доказательство того, что это не Гисхильда, что она нашла не ее. Искала что-нибудь, чего нельзя подделать. Запах живой давно ушел. Ей нужно было…

— Всемилостивая?

Эльфийка не удостоила священника даже взглядом. Есть кое-что… Сильвина нагнулась, осторожно взяла руки умершей. Застывшая плоть была ледяной, и ее холод пронзал до самого сердца. Сильвина развела сложенные руки. Хрустнули суставы. Быстрый надрез убрал шнуровку на груди девочки, и она увидела место ранения — там, где была разрезана рубашка, которую она нашла неподалеку от Рощи мертвых. Рубашка, которую она сама подарила Гисхильде. Очевидно, рана так и не зажила и ее пытались замаскировать краской.

Сильвина обнаружила еще одно пятно краски, немного левее раны, потерла. Сухая паста раскрошилась под ее пальцами и обнажила дырку размером с большой палец, окруженную темной каймой. Рана от выстрела, сделанного в упор. Дырку заполнили холстом, чтобы ее не было заметно.

Эльфийке показалось, что грудь ее вот-вот разорвется на части и она не сможет дышать. Ее наполнила яростная глухая боль. Хотелось кричать и избить священника голыми руками.

Сын человеческий, дрожа, смотрел на нее. Чувствовал ли он, что происходит с ней? Губы его раскрылись, и он запел. Сначала тихо, затем его голос набрал силу и наполнил широкий зал. Погребальная песня!

Его голос смягчил бурю чувств Сильвины. Она осторожно скрестила руки мертвой на груди и долго смотрела на них. Печально погладила короткие волосы. Потом склонилась и запечатлела мимолетный поцелуй на лбу мертвой. Затем бесшумно покинула башню. По ней по-прежнему немилосердно хлестал мокрый снег. Снежинки заполняли холодный воздух.

Сильвина не оставила следов. Ни один человек не мог с уверенностью сказать, что Хандан Всемилостивая не приходила за заблудшей душой.

«— Ты поклялась защищать своих братьев и сестер.

Обвиняемая кивает. Говорит тихим голосом: „Да, таково было мое устремление во всех моих поступках“.

— Почему ты сложила с себя полномочия комтурши в Друсне?

Обвиняемая: „Потому что я не хотела, чтобы этот пост был запятнан моими поступками. Надеюсь, благодаря этому ордену удастся отстраниться от меня, если мои дальнейшие поступки причинят вред“.