— Ты что это делаешь? — рассвирепел бригадир и выхватил у пилота микрофон.

— Я думал вызвать медиков, может, кто-то погиб, получил травмы.

— Не надо никого вызывать, никаких ни медиков, ни педиков, — рявкнул бригадир, — снижайся.

— Гады вы, — невольно вырвалось у пилота. — Вы не люди, вы нелюди, террористы, фашисты. — Парень сильно переживал за пострадавших и не мог больше молчать.

Фома был потрясен случившимся не меньше, чем эмчеэсовец, но тем не менее крепился. Хотя он понимал, что его босс Герман перешел ту незримую грань, отделяющую «нормальных бандитов» от беспредельщиков. Своим поступком Герман поставил себя и всю банду вне закона и, по убеждению Фомы, обрек ее на полное и безжалостное истребление.

«После такого никакой уважающий себя мент из рук Германа взятку за его отмазку не возьмет, какая бы крупная она ни была», — думал Фома. Но бригадир был предан своему боссу, предан пресловутому закону воровской чести и пошел с ним до конца.

— Твое дело маленькое, мужик, снижайся и останешься цел, — процедил он сквозь зубы.

Пилот понял, что с ним не договориться, и выполнил приказ.

Вертолет приземлился в нескольких десятках метров от банды. Фома вынул ключ зажигания из панели управления винтокрылой машиной и вывалился на траву.

— Эй вы, медики, посмотрите в вагонах, может, кому-то нужна помощь, — гаркнул он членам бригады вертолета и подошел к боссу.

— Будем прочесывать оставшиеся вагоны, — приказал Герман, и бандиты двинулись к мосту.

В воздухе нестерпимо пахло соляркой, и в низине, у реки, образовалось большое облако зловонных испарений. Пятно на поверхности воды росло, так как горючее текло и текло из раздавленных бочек.

Обезумевшие от страха, но довольные счастливым спасением матросы вылезли на берег, расселись на траве и отдувались после опасного заплыва.

Наконец Алексей добрался до Катеньки.

— Девочка моя, очнись, — он осторожно похлопал Катю по щекам, и та открыла глаза.

— О, дядя Леша, вы как здесь оказались? — прошептала Катя.

— За тобой спустился, надо отсюда выбираться.

— А я где, в салоне красоты? — улыбнулась девочка.

Алексей понял, что с ней все в порядке, раз она ехидничает, и успокоился. Теперь перед ним встал вопрос: как вытащить ее из висящего вагона, как спасти травмированных, раненых, испуганных людей?

— Ты как, Леха? — вдруг услышал он голос друга. Витек свесился в дверь и стравливал вниз конец длинной альпинистской веревки с завязанными на ней узлами.

— Ты где ее раздобыл? — обрадовался Алексей.

— К нашему счастью, в поезде ехали спелеологи, — ответил тот. — Один из них и дал мне эту веревку.

— Надо людей спасать, а то я боюсь, что… — Алексей не договорил, так как не хотел вызвать панику.

Рядом с ним стояла женщина с пятилетним мальчиком, у паренька была разодрана рука, и он плакал, прижимался к маме и все время повторял:

— Мне больно, мама.

Раздавленная ужасом молодая симпатичная мать не знала, что ответить сыну, и только обнимала его, гладила по голове и причитала:

— Нас скоро спасут. Вот дядя уже спустился за девочкой, а потом он вытащит и тебя.

— А тебя, мама?

Женщина молящим взглядом посмотрела на Алексея.

— Сначала ее, а потом вас, — пообещал Леха и улыбнулся побледневшему от боли мальчугану. — Тебе больно, парень, но ты крепись, ты ведь уже взрослый. У тебя локоть немного поцарапан, а ты ревешь.

— Вот если бы тебе ноги оторвало, тогда можно было бы реветь во все горло, — встряла сердобольная Катя, — а тут царапина. — Она фыркнула и отвернулась.

Мальчик кивнул и, назло боли и страху, улыбнулся.

А вокруг были люди. Они немного оправились от шока и теперь подумывали, как выкарабкаться из висящего вагона. Убитых среди них не было, но раненые были.

У мальчика болела рука, двадцатилетнему парню при падении рассекло голову, женщина вывихнула ногу, и почти все получили множественные синяки и шишки. Всех этих людей надо было эвакуировать из поезда.

Веревочный конец, спущенный Деминым, достиг цели, и Алексей быстро обмотал им грудь Кати и завязал узлом над ее головой.

— Держись за трос, — сказал он ей, — а ты тяни, — крикнул Леха, и Виктор, при помощи одного спортсмена-спелеолога начал поднимать девочку.

Как только Демин поднял Катю, то решил как можно быстрее покинуть поезд. Он взял ее на руки и пошел к выходу, но вдруг увидел в окне бандитов. Те его, к счастью, не заметили, но все равно Демин от страха чуть не закричал.

— Леха, у нас проблема, — сказал Витек Коновалову, — большая проблема.

Алексей в этот момент обматывал веревкой пятилетнего мальчика с поцарапанной рукой. Известие о присутствии бандитов повергло его в замешательство. Он должен был спасать нуждающихся в его помощи людей, но оставить друзей без защиты он тоже не мог. К тому же ослепленные местью беспредельщики могли наворотить еще кучу преступлений и погубить много народу.

— Там есть кто-нибудь, кто может спуститься сюда и эвакуировать раненых? — спросил Алексей у Виктора.

— Сейчас спрошу, — ответил тот, и его голова на мгновение скрылась из вида. Через несколько секунд в проеме появился рослый лейтенант, так и не успевший проверить документы Алексея, и спросил:

— Что надо делать?

— Спуститься сюда и помогать пострадавшим подниматься наверх, — не задумываясь ответил Леха.

— Сделаем, — отрапортовал служивый, а потом спросил: — А ты что будешь делать?

— А я займусь более важными делами, — ответил Коновалов.

— По-моему, сейчас нет более важных дел, чем их спасать.

— Ошибаешься, есть.

— Какие?

— Это люди, устроившие всю эту трагедию. — Алексей подождал, пока мальчугана вытянут наверх, а потом быстро, по-обезьяньи перебирая руками и ногами, вскарабкался в тамбур.

— Так это не авария? — удивился лейтенант.

— Это диверсия, самая настоящая диверсия, и люди, взорвавшие мост, теперь ищут нас. Их надо остановить любой ценой, или они наделают еще кучу преступлений.

Удивленный офицер полез вниз, а Алексей взял Катю на руки и прижал к груди.

— Девочка моя, ты теряла сознание, как тебе сейчас? — спросил Леха.

— Хорошо, я не спала, я так испугалась, что сильно зажмурилась и боялась глаза открыть, — начала оправдываться девочка.

— Ну вот и хорошо, — пробасил Алексей, — у тебя где-нибудь болит?

— Вроде нет.

— А голова?

— Немного.