- Здравствуй, мама. – Хрипло говорит Марк.

- Марк, а это...? – Вопрос замирает на её губах.

- Софья Андреевна, побудьте с Ярославом. – Просит Загорский, разворачивая коляску ко мне лицом.

- Конечно… - Киваю я и сажусь на корточки перед сыном.

- Давай отойдём, - просит он женщину, которую только что назвал мамой.

Указывает рукой в сторону, но так и не касается её локтя, словно боится обжечься.

- Марк, но… этот ребёнок, это… - бормочет женщина, не отрывая взгляда от моего сына. – Он твой? У тебя родился…

Я беру погремушку, показываю малышу, но в этот момент тоже смотрю лишь на неё: на её лицо с глубокими, сухими морщинами, на неопрятную одежду, на пожелтевший синяк под глазом и спутанные волосы с проседью.

Они очень похожи с Марком.

Я узнаю его глаза, его губы. Всё такое же, только без присущей мужчинам жёсткости в чертах. А ещё женщина выглядит очень усталой, даже замученной. И рядом с холёным, статным сыном смотрится убогой старушкой.

- Давай отойдём, пожалуйста. – Просит он, наконец, отважившись коснуться её плеча.

И женщина смотрит на его руку, как на ядовитую змею.

- Я не могу до тебя дозвониться. – Упрекает она.

- Я знаю. – Отвечает он, пытаясь развернуть её так, чтобы она перестала смотреть на внука. – Я поставил блокировку на твой номер.

- Но почему?..

- Не спрашивай, ты и так знаешь.

- Но я… но мы… - она всплескивает руками. – Посмотри, как ты живёшь! У тебя всё есть! У тебя жена, ребёнок, которых ты скрываешь от нас! Мы ведь… мы твои родители!

Загорский бросает на нас растерянный, горький взгляд и снова вонзается глазами в лицо матери. У него вид загнанного в ловушку, раненного зверя.

- Всё, что я вам должен был, как родителям, я вам уже вернул.

- Но тех денег было недостаточно! – Женщина буквально вцепляется пальцами в лацкан его дорогого пиджака. – Посмотри, как ты живёшь, у тебя же всё есть! Тебе жалко для матери?!

- Мне жалко для него! – Грубо говорит он и срывает с себя её руки.

Женщина отшатывается назад, смотрит на него с разочарованием.

- Он – твой отец. – Скрипит она, точно старый табурет. Снова тянет к нему руки. – Ты же знаешь, он болен. Он может умереть… - По её щекам скатываются слёзы. – Он сам не придёт и никогда не попросит.

- Я перечислил полмиллиона ему на лекарства, мам. Полмиллиона! – Рычит Загорский, хватая её за запястья. – Куда ушли эти деньги? Скажи мне! Скажи!

- Маркуша, ты же его знаешь… - Пищит она, кривя лицо.

- Знаю. Поэтому и проверил всё до копейки. – На его лице отображается нечеловеческая боль. – Он два месяца пропивал деньги, которые я перевёл ему на лечение, мама! Пока он ссался под себя, ты была нужна ему. Зачем? Чтобы попрошайничать у меня. Как только ему стало легче, он снова вернулся к своей прежней жизни. Бухло и шлюхи, бухло и шлюхи, мама. А ещё тумаки, которые он щедро раздаёт тебе в благодарность за твою верность, да? – Загорский рывком притягивает мать к себе и склоняется над её лицом. – Что это? А? Что это на твоём лице? За что он тебе опять вмазал? За твою покорность, за холодный ужин, а, может, просто за то, что ты дышишь, а?!

- Прекрати… - корчится она.

- Я тебе сто раз говорил! – Продолжает Марк, краснея от злости. – Я умолял тебя уйти от него, но ты продолжала бегать за ним, подтирать ему задницу, подставлять другую щёку после каждого удара! – Он переходит на шёпот. – Тебе было плевать на всех. На своего сына плевать. Потому, что этот старый козёл для тебя единственный свет в окне. – Марк качает головой. – Он будет убивать тебя, а ты будешь улыбаться и говорить, какой он хороший, мама. Ты святая великомученица? Да? А я вот нет. – Он отпускает её руки. – И денег больше никаких не дам. Пусть сдохнет, он заслужил. Может, ты хоть выдохнешь и заживёшь, наконец, спокойно!

Женщина молчит секунду, а затем с размаху влепляет ему пощёчину.

- Не зря он считает тебя ничтожеством! – Цедит она, оглядывая его с ненавистью. – Ты как сыр в масле катаешься, тебе что, денег жалко для отца, который столько всего для тебя сделал?!

Загорский усмехается и медленно качает головой.

- Мне тебя жалко, - и, подумав, добавляет: - Мама.

- Ты бессовестный, - плачет она.

Я вдруг понимаю, что женщина пьяна. Её покачивает.

- А отцу спасибо скажи. – Говорит Марк, делая шаг в сторону. – Он действительно много сделал для меня. Научил выживать.

Он отходит от неё, и она бросается за ним:

- Марк! Маркуша, сынок! – Но между ними встаёт охранник. – Ах, ты, подонок! – Визжит она, потрясая кулаком. - Неблагодарный щенок!

- Идёмте. – Загорский берёт коляску и уводит нас дальше по аллее.

Крики и брань продолжают раздаваться в спину.

- Простите за эту сцену. – Тихо произносит чудовище.

- Ничего страшного. – Выдыхаю я.

Мы идём по парку, и я не могу думать ни о чём другом, кроме судьбы Загорского. Чудовищами не рождаются, ими нас делает жизнь. И мне впервые становится его жаль.

После прогулки я усыпляю Ярослава. Останавливаюсь у окна в детской и смотрю, как во двор въезжает тонированная иномарка Ирины. Охранники пропускают её, и машина следует прямо в гараж. Я перекладываю ребёнка в кроватку и долго обдумываю: что будет, если спуститься в гараж, сесть в её машину и выехать? Пожалуй, никто и не заметит, что за рулём другой человек. Нас с сыном выпустят, и мы помчимся навстречу свободе.

Что если…

- Ты кормила сегодня малого? – Отвлекает меня от мыслей шёпот Анны.

- Да. – Киваю я.

- Я составляю список покупок, - хмурится женщина, - мне показалось, что он хуже стал кушать, смесь будто совсем не убыла.

- Да, возможно, у него хуже стал аппетит, - я пожимаю плечами, - может, из-за смены няни? Думаю, это нормально, и скоро всё наладится.

- Ага. – Кивает она и делает пометки в блокноте.

Через час Ирина и Марк на разных машинах покидают усадьбу. Наш день продолжается: мы играем, гуляем, кушаем – при всех на кухне и втихаря в моей бывшей спальне. А когда день подходит к концу, я укладываю Ярика спать, кладу радио-няню в карман, накидываю кофту и выхожу во двор.

Прохладный воздух приятно холодит щёки. Я иду в сад, Граф бежит за мной. Мы прогуливаемся под яблонями, затем возвращаемся к веранде. Я сажусь на верхнюю ступеньку, пёс садится рядом. Кладу на него голову, и мы вместе смотрим на тёмное небо.

Несколько дней без сигарет, а мне совсем не хочется курить – удивительно.

- Вы, наверное, замёрзли. – Голос Загорского заставляет меня вздрогнуть.