— Эй, — Иринка машет рукой из-за стойки.

Она обнаружила замаскированный коробками и рухлядью вход в подвальную клетушку. Та впритык заставлена ящиками, вдоль правой стены укреплены широкие полки. Здесь ощущается неприятный кислый запах, у порога рассыпаны позеленевшие гильзы.

— Посвети-ка… — Любопытная девчонка шарится на полках, и оттуда вываливается серый цилиндрик.

Поднимаю его, верчу в руках.

— Что это?

— Кажется, динамитная шашка.

— Ох… Брось эту гадость!

Времена меняются, а, шахтер? На что ты намекал?

— Выбрось сейчас же!

Аккуратно кладу шашку на землю.

— Не бойся, не взорвется.

— Влад, пошли!

— Хорошо.

— Устала до безобразия, — внезапно признается Ира, повиснув у меня на руке. — Всю ночь идем. Уже, наверно, утро.

— Вряд ли.

— Ну и что? У меня ноги отваливаются.

— Тогда поспешим. Выход должен находиться очень близко. Чувствуешь, сквозняк?

Минуя опустошенные комнаты, идем к предполагаемому выходу. За очередным поворотом в лицо ударяет свет. Неяркий, но я, привыкший к сумраку, непроизвольно жмурюсь. Открываю глаза… и застываю истуканом. Иринка сдавленно кашляет, ныряя мне за спину; вцепившись в плечи, больно царапает ногтями. В падающем сверху круге света — оживший рисунок: черный безликий демон и Марийка. Они не держатся за руки и, кажется, вообще существуют в двух непересекающихся измерениях. Глядят на нас, но как бы сквозь. Помнится, когда я впервые ходил с родителями в музей, мне, глупому и маленькому, чудились пристальные взгляды статуй. Похожее чувство возникает и сейчас. Марийка мертвенно бледна, желание беседовать с ней мгновенно испаряется. Я мечтаю только об одном: быстрее покинуть зловещее подземелье, но демон и голубка загораживают путь. За ними спасение — дверь и смутно белеющая во тьме лестница.

— Хей… — шепчет Иринка. — Вы нас слышите? — произносит она громче. Призраки колеблются трепетными язычками пламени. Взгляд у Марийки отрешенный, глаза почти белые, прозрачные. Мне кажется, она шевелит пальцами — на самом деле это сквозняк.

— Это даже не призраки, — говорит на ухо Иринка. — А какие-то призраки призраков. Понимаешь?

— Мираж? — предполагаю я. — Как в пустыне.

— Холодновато тут для пустыни.

— Но пустынно. Ведь так, а?

— Пойдем. — Она нетерпеливо притоптывает. — Чего стоишь? Струсил?

— Уши надеру. Держись-ка за руку. — Веду Иринку в обход. Снова темно, под ходули лезет смерзшийся мусор, шуршит и трескается. Идем не спеша, осторожничаем и наталкиваемся на невидимую, будто сделанную из сгустившегося воздуха стену. Миновать ее нет никакой возможности.

— Что за чертовщина? — возмущается Иринка, ощупывая преграду. — Фу, мерзлятина!

Шагаем вдоль стены и в конце концов упираемся в каменную кладку. Здесь стены соединяются: невидимая вливается в настоящую. Вот ведь незадача. Возвращаемся, исследуем другую часть стены: ищем брешь. К неподвижным фигурам приблизиться не рискуем. Спустя полчаса бесплодных поисков понимаем: пройти иначе как через призраков нельзя.

Однако мы не особенно удивлены, ведь это — игра. А игр существует великое множество, и правила их со временем меняются. К тому же духи за всё время ни разу не сдвинулись с места. Призраки призраков, как сказала Иринка. Не более чем бесплотные тени. Мы приближаемся, на счет «три» протягиваем руки и упираемся в ту же холодную прозрачную стену.

— Чертовщина! — ругается Иринка. Водит по стене ладошкой, будто полицейский, обыскивающий вора. Ее ладонь опускается ниже пояса русского литератора. Я вспоминаю сон, в котором хотел воткнуть демону морковку вместо носа. Опошлить легко… И бью увлекшуюся девчонку по запястью.

— Не смей.

— Там же стенка, — бурчит она, дуя на руку.

— Ну и что.

— Фу, какой ты.

До лестницы, что ведет наверх, всего несколько шагов, но их не преодолеть. А перед лестницей, в стылой грязи… отпечатки рифленых подошв. Это не обман зрения. Кто-то был здесь и смог пройти. Пройти по земле. Без ходулей.

— Ирка… — шепчу я. Следы ботинок притягивают взгляд. Ботинок, не ходулей! — Смотри…

Она тоже замечает следы. Как такое возможно? Как?!

Два бесплотных духа пялятся сквозь нас пустыми глазищами: Марийка, бледная до жути, в белом прозрачном платье, белых туфельках, крохотных, как у Золушки, и скрытый тенью Пончиков — я вспомнил, наконец, его фамилию.

— Что там шахтер говорил?.. Вы не пройдете, потому что…

— Нету в вас шахтерского духа, — заканчивает Иринка. — А ты его мужиком суеверным обозвал.

— А ты… никогда не думала про то, что под землей… действуют ли здесь правила игры? Или тут можно ходить, и это ровной поверхностью не считается?

— Не знаю… — мнется Иринка. — Да нет, нельзя без ходулей. Иначе бы все под землю полезли. Не зря же шахтеров так уважают — профессия не из легких. Даже самые опытные, бывает, гибнут.

— М-да…

Не отрывая взгляда от отпечатков, она спрашивает:

— Считаешь, надо идти пешком, без ходулей?

— Кажется, так. Проверим?

Иринка отстраняется.

— Нет. Делай, что хочешь, не слезу с ходулей! Влад, давай пойдем назад? Пожалуйста. Мы забрели к черту на рога, давай вернемся, отыщем правильную дорогу к Бойковичам. Или здесь переночуем, а? Тут много закоулков — не найдут. Да и не сунется никто, струсят.

— Послушай, Ирочка…

— Не буду!

— Это всего лишь игра. Только игра. Человек-тень устанавливает правила и в любое мгновение, в любом месте может отменить их. Даже если раньше пройти было нельзя, сейчас — можно. Не зря же здесь эти духи и невидимая стена… Он просто проверяет, хватит ли у нас пороху.

— Влад, глупый! Что мешает чужаку вернуть правило?

— Ничего… — И впрямь ничего. Страх перед бездной, отвратительный и липкий, лишает воли. Заставляет дрожать. Еще секунда, и я уже не слезу с ходулей. Пороху не хватит. Мы уйдем, трусливо и молча, чтобы вновь плутать во тьме коридоров, и наконец, отчаявшись, возвратимся в карьер, прямо в лапы охотников. Они и вполовину не так страшны, как жадная, жестокая бездна.

И вот тогда-то мы погибнем.

Черта с два! Откидываю защелку на ходулях.

— Вла-ад! Не надо!!

К черту! Теперь вторую: запорный механизм щелкает, ноги свободны. Зажмурившись, спрыгиваю на пол — дух захватывает, как от прыжка с трамплина. Только это падение может стать вечным.

Я стою с закрытыми глазами. Я умер. Превратился в статую. Вот кто я на самом деле — бездушная статуя, монумент, бронзовый памятник минувшему веку, жалкий, немощный, покрытый окалиной, загаженный голубями. Неудачник.