Я прикидывал, во сколько обходится частному капиталу обслуживание своей культурной особости, которая именуется корпоративным духом. Восемь-десять выходных сверх обычного абонемента, что навязывает государство, для концерна — острый нож. Под любыми предлогами сотрудников оставляют на работе в праздники, потому что надо зарабатывать деньги! Для хозяина. А не заниматься дома черт знает чем.

Целая когорта сотрудников вообще не знает, что такое выходной в честь праздника.

Например, наши несчастные бухгалтера, которые сидели за терминалами по двенадцать часов. Потому что раз в месяц надо сводить отчет, а разные дурацкие первомаи не про них писаны.

Так, товарищи?

Так.

Но сколько времени занимают офисные и прочие удовольствия, когда тысяча и один день рождения празднуется, не выходя из, не покладая на? От Дня Основания Концерна и дня произведения на свет сеньора Дитерхази, до именин какого-нибудь Зав. Отделом?

Зато все находятся на рабочем месте!

У нас на рабочем месте творился Содом. Форменный.

Достаточно сказать, что секретарша сеньора Роблеса оказалась с вашим покорным слугой в шикарно нелепом офисном сортире в шикарно нелепой позе, производя множество конвульсивных движений.

По станции ходили пакетики с самосадом от Пьера Валье (вот кто делал деньги!), а также с синтамексом.

Наутро важные херенте прятали друг от друга глаза и пытались аккуратно выяснить, не надо ли за что-нибудь извиняться.

В самых затейливых местах перекатывалась пустая тара: бутылки и пластиковые стаканчики — неотъемлемый атрибут корпоративной культуры. В еще более затейливых местах обнаруживались презервативы, а зеркало в офисном сортире оказалось чем-то заляпано. Даже не знаю, кто мог сотворить такое?! Ха-ха-ха!

В барах радостно пересчитывали выручку, уборщики уныло убирались, а личный состав не менее уныло приходил в себя.

— Может, поработаем? — слышалось в одних углах «Тьерра Фуэга».

— Да надо бы, — вяло отзывались в других.

Как я и сказал: день рождения отца-основателя отмечали два дня. День отмечали, день собирали воспоминания по кускам. И никто, ни один хрен, не работал.

Часов через пять после начала трудовой смены меня вызвали к сеньору Роблесу.

В приемной секретарша долго силилась что-то вспомнить, а потом спросила осторожно, как сапер на минном поле своей памяти:

— Андрей… м-м-м… я, кажется… я не сделала ничего такого вчера, м-м-м… ну вы понимаете?

Я понимал и ржал про себя.

— Что вы! Камиллочка! Мы с вами весь вечер обсуждали творчество Джованни Бокаччо!

— А кто такой Бокаччо?

— Это, вы знаете, как Иван Барков, только итальянец. Вот об этом мы и рассуждали.

Интерком сообщил, что сеньора Румянцева уже ждут, и я зашагал в сторону начальства. Меня провожали недоуменные взгляды секретарши и стрекот клавиш — это она в Сеть полезла, выяснять, кто такой Бокаччо. Или Барков. Я не я буду.

Роблес был свеж и бодр. Ваш покорный слуга тоже — спасибо детоксину!

В кабинете, правда, витал трудноистребимый запах перегара, на который извели разных жидкостей и табака эквивалентно месячной зарплате пилота первого класса. Высшее руководство вчера тоже расслаблялось, кто бы сомневался.

— Добрый день, сеньор Румянцев! — поприветствовал меня Роблес.

— Здравствуйте и с прошедшим вас праздником, сеньор Роблес! — ответил я.

— Спасибо. Ох, век бы не видать тех праздников… Присаживайтесь. — Повинуясь велению дистанционного пульта, мне под коленки уткнулось кресло. — Не желаете сигару?

— Не откажусь, — не отказался я и принялся слушать.

По кабинету поплыл сладкий кубинский дым, а начальство изложило суть вопроса. Мне показалось, что нужно покапризничать, так как эта суть напрямую моих обязанностей не касалась.

— Сеньор Роблес, я истребитель, как вы знаете. Я не уверен, что смогу посадить «Андромеду» на сейнер, который к тому же находится в море. Сейнер — это слишком малоразмерная площадка, да еще и не имеющая специального оборудования. Там нет приводных маяков, нет приспособлений для лазерной юстировки, которые необходимы для точного выхода флуггера на посадку. «Андромеда» — машина тяжелая и очень крупная. Риск слишком велик, я не могу взять на себя такую ответственность.

— Андрей, послушайте, — вкрадчиво начал Роблес, — во-первых, бизнес есть бизнес. Нам предложили внушительную партию морских деликатесов. Производитель мелкий, не «Сакана», сдавать груз они собираются быстро, а значит, оптовая цена будет ниже рыночной. Чистая прибыль составит не менее шестисот процентов… это за шестьдесят шесть тонн… чуть меньше полутора миллионов терро. Ваша премия — три процента, считайте. Во-вторых, у вас в контракте оговорены особые ситуации, когда вы должны пилотировать флуггеры не вашего профиля. Ну и в-третьих — я недостаточно корректно выразился. Полетите на «Гусаре», не на «Андромеде».

— Сеньор Роблес, при всем уважении. «Гусар» тоже немаленький. Если я его утоплю, вы потеряете куда больше, чем можете заработать. А если я убьюсь, то даже премия меня не порадует.

— Андрей, вы классный пилот, опыт на грузовых флуггерах у вас есть, вы справитесь! А сейнер… вы неверно представляете размеры корабля. Это не вполне сейнер, это автономная рыбопромышленная платформа. Вот, поглядите.

Стол у Роблеса был хитрый. По сути вся столешница являлась трехмерным экраном планшета.

Ну да, ну да. Корабль знатный. И тем не менее страшно.

— Поглядел, — сказал я. — Участок палубы, который можно использовать для посадки — полтораста метров на сорок. Это значит, что даже если я впишусь в габарит, законцовки плоскостей «Гусара» будут свисать над бортами… Или почти будут. Вы представляете, что будет с центровкой платформы при боковой качке? Я уж не говорю, что сесть на такой пятачок почти нереально! Сзади надстройка, спереди погрузочный комплекс из пяти подъемных кранов. И все это будет раскачиваться на волнах… Что у нас с прогнозом? И выдержит ли палуба?

— Они уверяют, что выдержит. Прогноз просто отличный! До завтра — ни облачка, ни ветерка.

— Двенадцать процентов. — От такой наглости Роблес поглядел на меня с уважением.

— Андрей, это слишком. Пять.

— Десять.

— Шесть. И ни процентом больше!

— Половину от расчетной суммы сразу, половину по возвращении на базу.

— Договорились!

Мы пожали руки, и я пошел готовиться к вылету.

О грехи мои тяжкие! О сребролюбие! Доведет жадность до беды. Ох, доведет…

Сажать «Гусар» на подвижную площадку таких размеров… да еще с критичными ограничителями габарита в виде палубного оборудования, которое очень желательно не протаранить… Кстати, если я напорюсь на стрелу подъемного крана, флуггер можно будет смело выкидывать в море, потому что с распоротой обшивкой на орбиту не выбраться. А что кран сумеет препарировать тонкий борт транспортника, я не сомневался.