– Я отойду на минутку, хорошо? – сказал я пациентке и встал с намерением побежать к Конни, но она уже стояла в дверях кабинета и смотрела прямо на меня.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Нет.

– Что ты тогда здесь делаешь?

– Ничего.

– Просто стоишь и ничего не делаешь? Ну-ну.

– Обсудим это позже.

– «Это»? Значит, есть что обсуждать?

– Позже.

– Нет, сейчас!

– У тебя пациентка. Разговоры подождут.

– Я с ней закончил. Она здоровее и живее всех живых. Об этом я и хотел тебе сказать. Знаю, ты терпеть не можешь, когда я тащу тебя в кабинет и показываю пациентов, но на сей раз я хочу показать не болезнь, не старость и не смерть. Ты только взгляни на нее! Видела когда-нибудь такого здорового и счастливого человека?

Конни заглянула в кабинет.

– Я что-то упустила?

– Разве ты не видишь?

– Я вижу женщину на стоматологическом кресле.

– Она беременна! Разве не видно? Ладно, поверь мне на слово. Фишка в том, как она собирается поступить со своими зубами. У нее намечается кариес, но она решила пролечить его уже после родов.

– Вроде бы так и положено.

– Для беременных – конечно. Но не для всех остальных.

– Не понимаю.

– Почему мы все не можем жить по тому же принципу? – спросил я. – Почему не можем плыть по течению? Выгуливать собак, писать в Твиттер, есть булочки с изюмом, кататься на велосипеде, любоваться закатом, скачивать фильмы и никогда ни о чем не волноваться! Я не знал, что это так просто! Не знал до этой самой минуты. Кто же не способен на такое? Разве что психически больной, а я – не психически больной!

Она взглянула на меня.

– Я не больной, – повторил я. – Слушай, окажи мне услугу. Сходи со мной в ресторан. В смысле, на свидание. Дай мне второй шанс. Нет, какой по счету? Шестой! Я изменился, я теперь другой человек. Ей-богу! А хочешь, не будет никаких свиданий? Давай сразу поженимся. Я готов. Честное слово, готов. Что это за взгляд? Что за взгляд, Конни? Я серьезно! Я хочу взять тебя в жены! Нарожать детей. Знаю, раньше я не хотел иметь детей, но то было раньше. А сейчас я все понял. Я хочу, чтобы ты была такой же здоровой и счастливой, как эта девушка.

– Я увольняюсь, Пол, – сказала Конни.

– Что… что?

– Увольняюсь.

Наступила тишина.

– Увольняешься? Почему?

– Тебе обязательно знать?

– Но ты мой офис-менеджер! И я люблю тебя!

Она не ответила.

– Ушам своим не верю. А как же все, что я только что говорил? Ты не дашь мне шанса?

На ее губах мелькнула и исчезла улыбка – из тех, что выводят тебя из себя, когда вспоминаешь о них позже. Терпеть не могу такие улыбки, вот эти сочувственные взгляды и мягкие объятья.

– Давай все выясним и обсудим, – сказала она. – А потом я начну подыскивать себе замену.

Остаток дня я бродил по клинике как зомби. Уже через час после нашего разговора Конни разместила в Интернете объявление и к концу недели выбрала полдюжины кандидаток. Отговорить ее было невозможно. Они с Беном переезжали в Филадельфию. Он преподавал там поэзию.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Уверена. Будешь смотреть резюме?

– Ты действительно этого хочешь? Жить с поэтом?

– Да.

– С электрической плиткой? И вшами?

– Какой еще плиткой? Ты о чем?

– Он хоть сможет платить за квартиру?

– Ты будешь читать резюме или нет?

Вечером я пошел домой и смотрел бейсбол. Я пропустил кучу матчей за август и половину сентября. Чтобы посмотреть все пропущенные и взяться за новые, я должен был целиком и полностью посвятить себя бейсболу. До середины ночи я пил, ел доставленную еду и один за другим смотрел матчи.

– У меня больше нет времени, Пол, – заявила она ближе к концу сентября. – Я уволилась. Мне пора уезжать. Ты будешь читать резюме – или мне самой заняться?

– Буду, – ответил я.

Но так ни одного и не прочитал.

Лето выдалось хорошее, весь июль и большую часть августа «Ред Сокс» уверенно обходили «Янкиз». Мы видели героическое выступление Педроя и Эллсбери, и, несмотря на травмы, питчеры играли уверенно. В начале сентября никто не сомневался, что мы займем первое место в дивизионе и примем участие не в первой, не во второй, а в третьей мировой серии за семь лет. Но потом вступил в силу некий древний вселенский заговор.

Первого сентября мы обходили «Янкиз» на пол-игры. Второго сентября мы потеряли это преимущество навсегда. Но вайлдкард, дававший место в плей-офф, фактически оставался за нами, потому что на Третье сентября мы надежно занимали второе место в восточном дивизионе Американской Лиги, на девять игр опережая «Тампа бей рейз». От нас требовалось только одно – не выпускать вперед этих середнячков. Чтобы выпустить их вперед, за оставшиеся три недели чемпионата мы должны были выдать худшую концовку сезона в истории бейсбола.

Следя за бейсболом, ты словно наблюдаешь за медленным рождением чего-то прекрасного. На твоих глазах незначительные и случайные события понемногу накапливаются и вдруг превращаются в эпическое действо, напряженное и захватывающее. Игра мучительно тянется почти до самого конца, а потом ты вдруг ловишь себя на том, что дивишься неожиданному и стремительному развитию событий и гадаешь, чем все закончится. Это сонное, неторопливое превращение скучного в неописуемо прекрасное.

К концу сентября мы начали играть так скверно, что в общем зачете нас обошли даже последние лохи – «Рейз». Перед последним туром мы с «Рейз» делили второе место. Я по-прежнему не знаю, как мне относиться к нашей игре в конце того сезона. Каждое новое поражение команды вызывало у меня физическую тошноту. Но то была не единственная моя реакция. Как же я радовался, что «Ред Сокс» вновь стали самими собой – проклятым и убогим народом. Я не хотел, чтобы моя команда проигрывала, но еще меньше мне хотелось, чтобы они принимали победу как должное. У нас уже есть одна такая команда, спасибо, достаточно. Как фанат «Ред Сокс» я чувствовал, что мой долг – не позволить любимой команде уподобиться «Нью-Йорк янкиз», причем для меня это был вопрос морали и человеческой порядочности. Нам – истинным фанатам бостонцев – не хватало этих дней неопределенности, трясучки, хронического разочарования. Нашу любовь слишком давно не испытывали на прочность. Я хотел вновь стать фанатом «Ред Сокс», самым лучшим из фанатов, и единственным способом это сделать было отпраздновать – тихо и печально, – наше такое неянковское поражение в сентябре 2011-го.

В ту пору я каждый вечер навещал своего нового пациента. Мы с вами можем позволить себе не пользоваться зубной нитью каждый день – конечно, последствия будут, но зубов мы не лишимся. С Эдди было по-другому. Я не мог смотреть на него без слез: казалось, он вот-вот испустит дух, такой он был хлипкий, тонкий, искореженный, трясущийся, весь покрытый печеночными пятнами. Меня он встречал неизменной благодарной улыбкой. Думаю, я нравился ему почти так же, как его прежний стоматолог, доктор Раппопорт. Мы шли на кухню, где он присаживался на стремянку. Я вставал сзади, надевал перчатки, вытягивал из коробочки с нитью отрезок нужной длины и принимался за работу. После чистки он вставал и делал нам мартини. Все равно что заглянуть в бар и пропустить рюмочку на сон грядущий – только вместо чаевых бармену я удалял ему бактерии из десневых карманов.