— Момент!

Алекс оставляет турку на плите и раскрывает холодильник, наклоняясь к полкам:

— Как насчет яичницы с ветчиной?

— С удовольствием! — У меня едва слюнки не текут в предвкушении этого блаженства.

Внезапно до меня доносится шипение кобры. Я испуганно озираюсь и облегченно улыбаюсь. Да это же просто кофе сбежал! Вскакиваю на ноги и, спотыкаясь о Буша, торопливо снимаю турку с конфорки. Ай! Обожглась! Дую на покрасневшие пальцы, поражаясь — что ж так больно-то? Смотрю на обожженную кожу — что-то долго не затягивается!

— Обожглась, маленькая? — Теплые руки ласково ложатся на плечи, разворачивают к себе.

Алекс… Сердце замирает от нежности. Какой он родной и любимый. Мой желанный, мой единственный… Все происходит в точности так, как в моем сне.

— Дай мне, — Алекс разворачивает мою ладонь, подносит ее ко рту, и его губы быстрыми и легкими, как крылья бабочки, поцелуями выпивают огонь, который жжет мою кожу. — Так лучше?

Я в удивлении смотрю на обожженные пальцы. Краснота никуда не делась, но ожог уже не болит.

— Ты волшебник, — растроганно шепчу я слова из своего сна и боюсь расплакаться от острого, непередаваемого чувства счастья.

— Я только учусь, — отвечает Алекс цитатой из кинофильма, порывисто целует меня в губы и подталкивает к столу: — А теперь садись.

Он ставит передо мной чашку с кофе — как в прошлый раз, налитую до краев.

— А можно молока и сахара? — спрашиваю я, вдыхая всей грудью бодрящий аромат.

— Конечно! — Он достает из холодильника пакет с героями мультфильма про Простоквашино, пододвигает ко мне сахарницу с рафинадом, дает чайную ложку. — Прости, что не предложил. В прошлый раз ты от них отказалась.

Теперь все иначе. Пока Алекс колдует у плиты, готовя яичницу, я с наслаждением смакую глоток за глотком.

— А ты какая-то не такая, Лиза.

Пойманная врасплох, я поднимаю глаза и осторожно уточняю:

— Какая — не такая?

Алекс смешно ерошит волосы:

— Даже не знаю, как сказать. Живая, что ли.

От этих слов сердце у меня в груди обмирает. Неужели Алекс что-то почувствовал, заподозрил?

— Прежде ты была холодной и отчужденной, как Снежная королева, — поясняет он. — А сейчас ты импульсивная и эмоциональная… как Герда.

— Любишь сказки? — Я улыбаюсь как можно безмятежней, но держать себя в руках невероятно трудно.

Алекс прав: будучи вампиром, я отменно владела собой, став человеком, окончательно потеряла голову от любви. Так и до влюбленной дурочки рукой подать. Надоем Алексу со своими нежностями, задавлю своей любовью — и сама все разрушу.

— Любил в детстве. А теперь люблю тебя.

Чашка с кофе дрожит в пальцах, внутри разливается блаженное тепло. Сил хватает только на то, чтобы выдохнуть:

— И какой же я тебе нравлюсь больше — как раньше или как сейчас?

— Как сейчас. — Он внезапно опускается передо мной на колени, берет меня за руки, смотрит в глаза снизу вверх — прямо и нежно. — Потому что сейчас ты настоящая.

Поцелуя не избежать, и я падаю в него, как в омут, цепляюсь за плечи Алекса, боясь утонуть в этом неистовом водовороте любви, нежности и страсти, ослепляющей разум.

Треск на плите заставляет нас отпрянуть друг от друга.

— Яичница! — Алекс кидается к плите, снимая с огня мой первый после столетнего перерыва завтрак. — Подгорела, — с виноватой миной сообщает он и делает шаг к мусорному ведру. — Я новую сделаю!

— Даже не думай! — Я решительно преграждаю ему путь и отбираю сковородку.

Боже, какой запах! Если сейчас же не отведаю кусочек, свалюсь в голодный обморок. Я торопливо хватаю тарелку и вываливаю на нее горку яичницы с кубиками ветчины.

— Я смотрю, ты и впрямь проголодалась! — доносится до меня смешок Алекса.

— Вилку дай! — прошу я. Еще мгновение — и забуду про хорошие манеры, начну есть руками.

К счастью, Алекс не заставляет меня ждать.

— Держи.

Ммм! Ничего более восхитительного в своей жизни не ела!

Пока я наворачиваю яичницу, Алекс не сводит с меня глаз, подперев голову руками.

— А ты чего не ешь? — спрашиваю я.

— Вообще-то я уже успел позавтракать до твоего прихода.

— А я боялась, что тебя разбудила.

— У меня занятия сегодня с самого утра.

Я шумно проглатываю кусок яичницы и виновато спрашиваю:

— Значит, ты из-за меня опоздал?

Алекс улыбается так обольстительно, что у меня все сжимается внутри от сладостного, давно забытого ощущения.

— Оно того стоило.

Солнце, переместившись по небосклону, показывается в раме окна, и я инстинктивно отшатываюсь, опрокинув чашку и расплескав остатки кофе на стол.

— Ты что, Лиз?

— Ничего. — Не так-то быстро привыкнуть к тому, что солнце, сто лет являвшееся источником гибели, теперь безопасно. А еще, с губ слетает смешок, какая же я теперь неловкая и неуклюжая! Похоже, придется записаться на курсы танца, йоги или куда там еще? Мне просто жизненно необходимо восстановить грациозность и гибкость.

Алекс, бросив на меня недоуменный взгляд, подходит к раковине, берет тряпку и принимается вытирать кофейное пятно. Спохватившись, я тянусь к тряпке:

— Дай мне!

Пора отвыкать от княжеских замашек, у меня теперь начинается новая жизнь. Пальцы обволакивает горячей влагой, и мне становится не по себе от знакомого ощущения — такова на ощупь человеческая кровь из вскрытой вены.

— Лиз, да оставь ты ее!

Алекс отбирает у меня тряпку и швыряет ее в раковину, затем бережно промокает мои пальцы полотенцем, и мне передается его нервная дрожь. Я непонимающе поднимаю глаза и вижу, что щеки Алекса раскраснелись, глаза горят решимостью. Когда-то с таким же взволнованным видом Алексей просил моей руки.

— Лиз, — Алекс берет меня за руки и притягивает к себе, — я понимаю, что все это преждевременно, но… — Его голос звучит твердо и решительно, как будто Алекс принял самое важное решение в своей жизни. Руки больше не дрожат, а держат меня крепко и надежно. — Перебирайся ко мне.

Главные слова произнесены, и Алекс смотрит на меня с надеждой и ожиданием. А я застываю в недоумении: что это значит — перебирайся ко мне? Это предложение руки и сердца или что-то другое? Я как никогда остро чувствую себя старой и отставшей от жизни. Мы с Алексом говорим на разных языках. И сколько времени понадобится, чтобы мы научились понимать друг друга?

— Надеюсь, восемнадцать тебе будет уже скоро? — спрашивает он, сбитый с толку моим молчанием.