— Мы не защищены! Вот черт!

Сторож мечети, терпеливо метущий двор, поднимает голову и хмурится.

— Может, отменим? — спрашивает Кадир.

Аднан распекает его:

— Если Озер накроется, то я не хочу, чтобы меня показали в десятичасовых новостях сидящим на ступеньках со всем имуществом, помещающимся в картонную коробку. Бирюзовая площадка — страховка на случай потери работы. Должен быть выход. Мы справимся. Это наши деньги. У нас все получится. Мы — ультралорды Вселенной и все еще самые умные парни из всех.

Он не может проиграть. Он не проиграет. Не сейчас, после всего, что он сделал, после всей подготовительной работы, контрактов, встреч, сделок, планирования, долгих лет планирования, начавшегося после случайного вопроса во время военной службы на востоке: «А куда идет эта труба?» И вплоть до момента, который он до сих пор помнит очень четко, ярко и кристально, когда он ехал в панорамном лифте, а внизу виднелись холмы и водные артерии Стамбула, и внезапно блеснула идея дерзкой газовой аферы века, Аднан тогда чуть не подавился от смеха, поразившись смелости этой идеи, и Бирюзовая площадка предстала перед ним во всей своей красе, когда двери лифта открылись на этаже торгового зала биржи. Он не может позволить себе разжать руки и смотреть, как его идея с плеском плюхается в темную воду, пропадая навеки.

Вода капает из медного крана в фонтане. Аднан наклоняется, наливает в сложенные руки прохладную воду из подземных акведуков и водохранилищ под Стамбулом и выплескивает себе в лицо. Вода бежит между пальцев, он смывает жар и усталость с лица, а от чистоты и прохлады перехватывает дыхание.

— Если бы мы были торговцами наркотиками или полицейскими, — позволяет себе сделать замечание Кадир.

— Но это не так, — решительно говорит Аднан. — Мы даже думать не будем, как эти люди. Больше я об этом слышать не хочу.

— Мне нужно было предложить.

— Ну считай, предложил. — Капельки холодной воды сбегают по шее Аднана за шиворот.

— А у тебя есть предложения получше?

— Получше? То есть такие, которые не сделают нас убийцами и не отправят в тюрьму? Нет. Как заставить замолчать человека, который слишком много знает?

— Ну, может, ему и не надо заставлять его замолчать, — говорит Кадир. Всегда вежливый, получивший отличное образование парень из хорошей стамбульской семьи, из старинного костантинопольского рода, сейчас он ведет себя по-османски. — Может, ему нужно просто забыть важные детали?

— Каким образом? Искусственная амнезия? — От воды рубашка Аднана стала прозрачной и прилипла к телу, а завитки волос на теле образуют рисунок в виде спиралей.

— Нано дает, нано забирает.

Кадир — дилер ультралордов, он привозит им маленькие пластиковые пузырьки с серого рынка в подземном переходе на трамвайной остановке Галата. Аднан был там однажды, в вонючем туалете с залитым неоновым светом лотками, с которых торговали сигаретами, муляжами пистолетов и нано без рецептов.

— Искусственная амнезия нам не по силам. Воспоминания хранятся голографически, в разных местах. Нано придется определить местоположение воспоминаний и обезвредить их, реполяризировав нейроны, не повредив при этом другие воспоминания. Редактирование воспоминаний станет возможным лет через десять, а то и двадцать. Но на каждый скальпель найдется своя бейсбольная бита. Мы все шутим в «Пророке кебабов», что мы на переднем фланге фармакологии, экспериментируем с собой, и часовая неврологическая бомба ждет своего часа. А что, если она и впрямь взорвется?

— Ты имеешь в виду дать Кемалю слишком большую дозу?

— Нет, это ненадежно. Мы можем не добиться желаемого эффекта, а Кемаль сыграет в ящик. Производители нано не могут редактировать отдельные воспоминания, но общая амнезия, наверное, вполне достижима.

— Ты говоришь сейчас о химической лоботомии.

— Ну минуты назад мы обсуждали как вариант убийство, так что это уже прогресс. Но все будет не так, как ты говоришь. Существует технология, которая позволяет определить отделы мозга, отвечающие за различные типы мозговой деятельности: эмоции, запахи, кратковременная память. Думаю, наша цель — кратковременная память. Я навел кое-какие справки. Придется делать под заказ и за большие деньги, но, как только программу напишут, производство займет один день. Думаю, я могу гарантировать, что со стороны это будет выглядеть как серьезная кратковременная амнезия. А мы все спишем на нагрузку на работе, стресс, злоупотребление нано с целью выполнить проекты в срок. У него есть кто-то из родных? Ну кроме матери? Думаю, мы даже сослужим Озеру добрую службу — кто знает, что он еще заодно позабудет?

— Всевышний, не дай мне сотворить зло, — говорит Аднан. — Ты хладнокровный сукин сын.

— Есть другие предложения?

— Ты же знаешь, что нет. Временная амнезия.

— Я не могу дать гарантии.

Аднан обращает лицо к каскаду куполов. Вода повсюду в этой мечети, в сердце каждой мечети.

— Если бы был выбор, я бы велел засунуть нано тебе в зад, но увы. Я согласен.

— Я скажу Огюзу. Ему нужно знать.

— Он не поддастся на уговоры.

— Поддастся. Хорошо, мы договорились. Я достану нано. А ты сделаешь все остальное.

— Стоп! Я дам нано Кемалю?

— Я в отделе надзора, если я спущусь, то все массово наделают в штаны. А ты в операционном зале, вы каждый день видитесь. Я достану нано, а ты ему дашь. Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

— Пошел ты знаешь куда?..

— Все меня туда отправляют. — Он слабо улыбается. — Такая уж у меня работа.

— Ладно, я сделаю.

— Хорошо. Мы оба понимаем, что это необходимо. Вернемся в офис?

— Нет, я хочу побыть тут еще немного. Во имя Аллаха, это кошмар.

Жара и послеобеденный шум площади Беязит засасывают Кадира. Аднан садится на краешек галереи. Сторож подходит и специально начинает мести прямо рядом с ним в надежде получить бакшиш.

Корабль взрывается. Белый свет, ослепительная вспышка, огненный шар, слишком горячий и чистый, чтобы быть просто пламенем. Первые несколько секунд разрушения видны лишь в виде силуэта: вот они, темные плечи Азии и Европы, туго натянутый лук моста между ними, пятнышки кораблей в канале. Мир мигает и снова становится цветным. От взрыва разорвало центральный пролет моста, трещат ванты. Дорожное полотно извивается и ныряет вниз, как раненая змея. Машины разлетаются, будто листья с дерева. Грузовики сыплются с поврежденного моста и медленно летят среди обломков дороги. Целые куски танкера — переборки, участки надпалубных сооружений, смятые цистерны, моторы размером с дом — взлетают в воздух и падают на землю, разрушая дома, шоссе, сметая целые колонны автотранспорта, попавшего в ловушку на подъезде к мосту, давя машины, как муравьев. Взрывная волна опрокидывает внезапным ударом приземистые неуклюжие паромы, как игрушечные кораблики. Горящий танкер, покачиваясь, плывет по главному фарватеру и сталкивается с сухогрузом. Босфор объят пламенем пылающих кораблей, это огненный флот газовозов, нефтяных танкеров и грузовых черноморских судов. В круизных лайнерах пламя вырывается с каждой палубы закрытых окон. А вдоль берега ударная волна сносит дома и целые кварталы, где обитают состоятельные стамбульцы, срывает крыши, а дешевые конаки просто превращает в пыль. Последние из старых босфорских ялы разлетаются, как сухая солома. Машины падают, словно домино, а быстроходные катера раскидывает на холмы и ветви деревьев. Приливная волна, на секунду медленнее, чем взрывная волна и огонь, с силой ударяет по домам на берегу, превращая обломки крыш и тлеющих балок в поток крушащего все на своем пути дерева и металла. Это цунами достигает пика, а потом идет на убыль, утаскивая машины, лодки, дома, людей, цепляющихся за свои жилища, в Босфор. Богатые районы Бебек и Канлиджа в руинах, старый добрый Кузгунджук объят огнем. Газ вырывается из поврежденных магистралей. Стеклянные башни Левент и Маслак смотрят пустыми глазницами, оконные стекла выбиты, и бриллиантовые стеклянные кинжалы градом сыплются на улицы и площади. Стамбул уничтожен в мгновение ока, одним взрывом. В конце концов пилоны-близнецы моста Ататюрка, ослабленные в результате взрыва, падают на колени и соскальзывают в темные воды, остаются лишь обрубки, похожие на сломанные зубы.