— Я считаю, что Медовый кадавр Искендеруна похоронен где-то внутри финальной «Фа».

Галерея интересует и отталкивает Барчина: его глаза блестят при упоминании каллиграмм[102]ордена Бекташи, в которых буквы складывались в форме груши, розы, птицы или человеческого лица, что особенно важно для самопровозглашенного члена секты, которая считала человека наиболее совершенным воплощением Божественного слова. Но затем глаза вновь темнеют, когда Барчин слышит, что все ради выгоды, а потом становятся узкими, пока Айше рассказывает историю хаджи Ферхата.

— Это неправильно. Только бессмертным дозволено во плоти увидеть день воскресения. А человек, который распыляется на запрещенные практики, встает на путь саморазрушения.

Глаза расширяются, когда Айше признается, что у нее есть покупатель на Медового кадавра.

— Деньги разрушат суеверия вокруг этого чудовища. Это хорошо. Продайте его, сломайте, уничтожьте, чтобы душа заблудшего хаджи вернулась на землю.

Барчин выпрямляется на стуле, выпучив глаза от удивления, как ребенок, когда Айше признается, что за ниточка привела ее к порогу его дома.

— Когда я услышала о битве магов, между словом устным и написанным, то мне это показалось эхом куда более древней битвы, между устной традицией и письменной традицией. Тарикат Божественного слова — даже само название в духе хуруфитов. Если принять за чистую монету хронологию Бесхун Ферхат, ее семья утратила контроль над Медовым кадавром ближе к концу XIX, а не XVIII века. Янычар султан Махмуд Второй ликвидировал в 1826 году. В то же время бекташей, которые были особым религиозным орденом янычар, распустили, а их шейхов и баба, глав общины, казнили. Мы знаем, что бекташи хранили философию и теологию хуруфитов, и мне кажется логичным, что в Стамбуле орден ушел в подполье, особенно если он был элитной группой.

— Но Бесхун Ферхат утверждала, что хаджи Ферхат являлся членом этого секретного тариката в XVIII веке, — возражает Яйла. — До Благодетельных событий 1826 года.

Айше всегда восхищал талант османцев придумывать эвфемизмы. Благодетельное событие было на самом деле массовым убийством, казнью десяти тысяч янычар. Тела свалили в кучу на Ипподроме, оставив гнить на июньской жаре. Чем сильнее рафинирован язык, тем более жестоки репрессии.

— Это, скорее всего, было религиозным обществом для респектабельных людей, где предпочтение отдавали эзотерическим играм с алфавитом и нумерологией. Вы же знаете, как тарикаты раскалываются, меняются и реформируются. Я не думаю, что в этом повинна какая-то сверхъестественная сила или битва магов. Для меня война устного и письменного слова — это столкновение правовых систем: местных миллетов с опорой на устную традицию против шариата. Они проиграли дело и потеряли гроб. Но если секретный орден бекташей пережил Благодетельное событие, если Синан использовал тайны хуруфитов, которые хранили воинственные бекташи, чтобы нарисовать Семь букв, кажется вполне резонным, что тарикат Божественного слова тоже знал об этом. Когда им грозило уничтожение после основания Республики, они попытались спрятать величайшее свое сокровище, уберечь его от реформ Ататюрка, чтобы это стало своеобразной инвестицией, если орден когда-либо возродится. Они наверняка знали его рыночную стоимость. Мое убеждение — моя теория — заключается в том, что они спрятали его там, где только они могли бы его найти, используя эзотерические знания о Семи буквах. Почему я думаю, что это седьмая буква? Потому что ее не нашли даже вы. Это — спрятанный ключ к имени Всевышнего. Они знали это, однако ликвидация ордена оказалась куда более тотальной, чем они могли представить. Общество было уничтожено, информация утрачена, но я полагаю, гроб все еще здесь, затерянный в веках где-то среди архитектурных творений Синана. Найдешь последнюю букву — найдешь гроб.

— Найдешь гроб — найдешь последнюю букву, — Барчин Яйла впал в задумчивость, и его пальцы бессознательно двигаются так, что Айше волнуется. Он перекатывает пипетку между пальцами. Айше воображает, что она сейчас сломается, и соляная кислота брызнет ей в лицо.

— Это прекрасный ход мысли, но привел он нас туда, где мы и так находимся. Я посвятил годы молитв изучению Священного Корана и Семи букв.

Ага, ты из вежливости не говоришь, что раз не нашел ее, то и никто не найдет, думает Айше.

— Это самая полная коллекция материалов о Семи буквах Стамбула во всей Турции, — говорит Айше. — В мире. Ни у кого нет большего количества книг, рисунков, архитектурных проектов, заметок, вырезок и статей. Дополнительно ничего узнать не возможно. Чтобы поверить, достаточно того, что есть в этой комнате. Ответ здесь. Вы его видели, просто не узнали. — Она идет к книжной полке. Она не может счесть количество антикварных томов на полках. Вера, даже одержимость, всегда находит деньги. — Итак, давайте прикинем. Вы не первый, кто прочел эти книги. Какие тексты являются ключевыми? Тарикат Божественного слова, что они читали? Ключевые тексты они должны были прочесть. Ну же! Вы хотите увидеть секретное имя Всевышнего? Книги, книги и еще раз книги. Покажите мне книги. Вопрос представляет собой написанное слово, ответ — тоже. Ключом является Синан. Личность, а не здания. Где я могу прочесть мысли Синана? Кому он доверял свои секреты?

Барчин Яйла ошеломлен напором Айше. В твоем мире тетки так себя не ведут, думает Айше. Если в твоем мире вообще они есть. Барчин вытаскивает три увесистых кирпича в кожаном переплете с красивым позолоченным тиснением.

— «Архитектурный архив великого муфтия Стамбула Сай Мустафа Челеби», «Летопись строений» и «Тезкиретул Бюньян», жизнеописание Синана, составленное им самим. Вы читаете по-арабски?

— Читаю.

Барчин протягивает Айше автобиографию Синана.

— Вы быстро читаете по-арабски? Один вопрос. Что конкретно я ищу?

— То, что глаз верующего не замечает.

Строки бегут. Страницы шуршат. Часы проходят. Абсолютная тишина. Весь Стамбул за окном кажется приглушенным, словно бы замедляется, вязнет в золотистом тепле, в меду. Айше поднимает голову, чтобы дать глазам отдохнуть. Арабский навязывает свой ритм, да и направление письма отличается от латиницы. Комната отрезана от времени, могло пройти сто лет, а могла пронестись и тысяча. Священное время. Айше понимает это сейчас. Слова бегут. Бегут слова. То, что глаз верующего не замечает. Взгляни на это глазами неверного, глазами торговца, купца. Свет скользит по комнате, и еще один слой желтого ложится на стопки газет и журнальных вырезок. Тени удлиняются, жара стоит невыносимая. Айше давно уже не замечает вони.

…Главный архитектор Обители Счастья заказал роспись гробницы любимой кадины[103]Хюррем у Якова Ассы из общины сефардов.

Айше снова перечитывает строку.

…Яков Асса из общины сефардов.

Она не может дышать. Эта пыльная, вонючая коробка душит ее. Она откладывает книгу.