Когда умирает великий человек или тот, кто считается великим, сам себя поставив выше понятий добра и зла; тот, кто собственной волей вознесся до роли судии над жизнью и смертью; тот, для кого другие люди являлись лишь материалом для построения дворца его фантастической мечты, когда такой человек покидает бренный мир, после того как активно действовал в нем в течение тридцати восьми лет, почти всегда как преступник, изредка как жертва, то повсюду воцаряются глубокая тишина и смутное чувство покинутости. И даже враги охвачены ощущением пустоты, поскольку исчез объект их ненависти, первопричина их сопротивления, против которой были направлены их борьба и устремления.

Но не хотелось бы, чтобы наши современники, пережившие мировую войну, унесшую миллионы человеческих жизней, воспринимали Фридриха II как светлую личность, ведь именно таким его часто представляет историческая наука — как человека, имевшего право вести народы на плаху. Преступления Гитлера и Сталина отличаются от преступлений Фридриха II Гогенштауфена лишь по количеству, но не по качеству принесенных страданий.

И все же можно понять сына императора, Манфреда, князя Тарента, который пишет своему брату королю Конраду IV Германскому, преисполненный общей сыновней болью:

«Солнце народов закатилось, светоч справедливости погас, погибла опора мира! Нам осталось лишь одно утешение: господин наш отец жил счастливо и победоносно до самого конца».

Поскольку мы знаем очень мало о последних часах жизни императора, нелишним будет вспомнить письмо от 21 августа 1215 года, которое он, юноша двадцати одного года от роду, отослал в генеральный капитул цистерцианских аббатов:

«Так как Мы верим в великую святость достопочтенного ордена, то все, о чем Вы желаете попросить творца, Вы получите от полноты Его сострадания». И далее Фридрих призывает святых отцов-цистерцианцев: «…Умоляем Вас со всей настоятельностью принять Нас в свое братство и включить в Ваше святое молитвенное сообщество».

Напомним, в более поздних правовых воззрениях Фридрих действовал исходя из принципа «соmmodum et utilitas» — выгода и полезность — а значит, можно предположить, что и в духовной сфере император поступал, руководствуясь теми же соображениями целесообразности, и ожидал большой духовной пользы от молитвенного сообщества цистерцианцев.

Почувствовав приближение неотвратимой кончины, Фридрих приказал надеть на себя монашескую рясу цистерцианцев, дабы встретить смерть под защитой мощного священного ордена. Верный и старинный друг, седой архиепископ Берард Палермский, как священник и духовный князь, преодолел все препятствия, созданные церковным проклятием папы для умирающего императора. Он соборовал умирающего друга и вопреки воле папы провозгласил над ним всепрощающее «Ныне отпускаются!».

Даже в ритуале похорон отразилась двойственность натуры императора. Он принял смерть в бедной рясе цистерцианца, словно христианский король, преодолевший все мирское и оставивший позади себя весь земной блеск. Но, когда Фридриха доставили к месту последнего упокоения в Палермо в красном порфировом саркофаге из Чефалу, он был накрыт мантией властелина мира, закутан в арабский шелковый наряд, украшенный таинственными куфическими письменами и эмблемами мирового господства.

Император завещал: «…Пока мы в силах и сохраняем речь и память, хотя больны телом, но здоровы духом…

Во-вторых: Далее, Мы назначаем Конрада, избранного короля римлян и наследника королевства Иерусалимского, Нашего возлюбленного сына, Нашим наследником в империи и во всех как купленных, так и обретенных владениях и в особенности в Королевстве обеих Сицилии. Если он умрет, не оставив сыновей, ему должен наследовать Наш сын Генрих. Пока Конрад пребывает в Германии или где-либо за пределами королевства, Мы назначаем вышеупомянутого Манфреда штатгальтером названного Конрада в Италии и в особенности в Королевстве обеих Сицилии…

В-третьих: Мы отдаем Нашему сыну, упомянутому Манфреду, и закрепляем за ним принципат Тарент… Мы отдаем ему же город Монте-Сан-Анжело со всем апанажем и со всеми городами, крепостями и владениями… И мы жалуем Манфреду содержание в десять тысяч золотых унций.

В-четвертых: Наш внук Фридрих (сын короля Генриха (VII) и Маргариты Бабенбергской) должен получить герцогство Австрийское и марку Штейер, которые он должен получить от упомянутого короля, и быть им признан; Генриху Мы определяем на жизненное содержание десять тысяч золотых унций.

В-пятых: Наш сын Генрих (сын Изабеллы Английской) должен получить королевство Арелат или королевство Иерусалимское; какое из двух пожелает упомянутый король Конрад, то Генрих и получит; этому же Генриху мы определяем жизненное содержание в сто тысяч золотых унций.

Мы распоряжаемся также предоставить сто тысяч золотых унций для Святой земли во спасение Нашей души, согласно указаниям названного Конрада и других благородных крестоносцев».

И вновь Фридрих переворачивает с ног на голову всю свою политическую жизнь и деятельность, борьбу против папы и курии, даже тираническое сицилийское государство:

«В-восьмых: Мы также распоряжаемся возвратить всем церквам и монастырям их права, и они должны пользоваться своей обычной свободой.

В-девятых: Мы также распоряжаемся освободить ото всех общих податей людей Нашего королевства, как это было во времена короля Вильгельма II (1153—1189 гг.), нашего предка (возврат во времени на более чем шестьдесят лет).

В-десятых: Мы также распоряжаемся, чтобы графы, бароны и рыцари и другие ленники королевства пользовались своими правами и привилегиями, как во времена названного короля Вильгельма, в налогах и во всем остальном».

А теперь последует поворот навстречу Риму!

«В-семнадцатых: Мы также распоряжаемся возвратить святой Римской церкви, Нашей матери, все ее права, не ущемляя при этом прав и чести империи, Наших наследников и других наших соратников, если сама церковь восстановит права империи».

Даже посмертном одре Фридрих остается верным своей двойственной натуре, с одной стороны, он восстанавливает все права церкви, а с другой завещает: «если сама церковь восстановит права империи». Что означает это положение? Какие права церковь отняла у империи?

Складывается впечатление, будто умирающий хотел дать наследникам новую причину для борьбы с церковью. Или привычка Фридриха расставлять ловушки уже настолько стала его второй натурой, что даже сама смерть не могла ничего изменить? Тем не менее завещание представляет собой полную капитуляцию по всем позициям.

Немецкая историческая наука все время старалась представить императора Фридриха II непобедимым в войне против римского папства. Если бы он не умер, то ему наверняка была бы обеспечена победа над папой Иннокентием IV. Предпосылки победы императора в 1250 году были явными, как никогда ранее.

Фридрих II перед лицом смерти смотрел на свое политическое положение более реалистично, чем его ученые защитники, особенно из XIX столетия. Завещание императора является четким признанием власти папы, власти церкви как в самом широком смысле, так и в Королевстве обеих Сицилии, именно этим объясняется возврат к феодальным структурам, против которых он яростно боролся, основанным на правовых нормах времен короля Вильгельма II Сицилийского.