…Впрочем, чего уж говорить о тех стародавних временах? Давно это было, много воды утекло. В том числе и в селях по тому оврагу… Главный итог моего пребывания в Кизыл-Арвате заключается отнюдь не в том, что я узнал о прошлом городка — а в том, что довольно случайно получил информацию, которая и повлекла за собой изменение моей жизни.

6

Я быстро шел на поправку. Однако, как оказалось, жизнь решила выписать очередное коленце. Оно, это коленце, проявилось в виде нового соседа по палате. Не появись он рядом со мной, кто знает, может быть и не произошло бы всех этих событий, быть может и покатилась бы судьба по иным рельсам.

Соседа, как и меня, доставили сюда из Афганистана, и был он тоже из нашей дивизии, хотя мы с ним и не были до того знакомы. Вернее, скорее всего не были знакомы. Звали его Сергеем. Весь в бинтах, обгоревший и иссеченный мелкими осколочками наступательной гранаты, он подолгу кашлял при разговоре пробитыми легкими, однако рассказывал, рассказывал, рассказывал…

— В Герате нам хорошо дали прос… — ругался он, временами заходясь в надсадном кашле. — Не знаю, правда ли, но говорят, что только убитых мы потеряли почти пятьдесят человек. У нас отродясь таких потерь не бывало. Разве что в Пянджшере в восемьдесят четвертом…

— А ты там был? — удивился я.

Пянджшер — зона ответственности другой дивизии и наших туда, насколько я знал, не посылали. Хотя, если говорить точнее, то ущелье являлось зоной ответственности всей группировки. Тем не менее, нашу, пятую гвардейскую, к штурмам не привлекали — слишком далеко, а у нас и без того была самая обширная территория. Однако все мы знали, насколько там были жуткие бои. Высаживаться в ущелье приходилось с вертолетов — и пока винтокрылые машины спускались в горный разлом с подоблачных высот, в них, бывало, было уже до половины десанта выбита — если, конечно, вертолет вообще достигал земли. Ни одна территория в Афганистане так щедро не полита русской кровью, как Пянджшер. «Пянджшер» в переводе значит «Пять львов». И «духи», словно оправдывая это название, и в самом деле там дрались как стая разъяренных львов — хотя львы живут не стаей, а прайдом. Помимо стратегического значения, которое имеет для Афганистана эта зажатая заоблачными горами в центре страны долина, она немыслимо богата природными ископаемыми. Пянджшер — это своего рода афганский Урал. Здесь есть, насколько я знаю, железо и уголь, уран и золото, и много еще чего из периодической системы Менделеева. А главное — тут имеются несметные залежи лучшего в мире лазурита, который ценится едва ли не дороже пресловутого золота. Ходили байки, что именно этим камнем рассчитывались душманы с Западом за оказываемую им помощь. В это верилось. А еще рассказывали, будто известный певец, который очень часто бывал в Афганистане, тоже немало вывез лазурита, который за баснословную цену продал в Гааге и именно с этого начал сколачивать свой будущий капитал.

Впрочем, слухи и сплетни — неотъемлемая часть нашей жизни. Им можно верить или не верить — невозможно их не знать.

— Так ты был в Пянджшере? — удивился я.

— Был, — коротко ответил Сергей.

Однако конкретизировать, как же он оттуда оказался в нашей пятой гвардейской, не стал. Впрочем, я и не настаивал. Мне это было не так уж интересно. Куда интереснее было узнать, что же произошло в Герате после того, как меня эвакуировали. Потому что по скупым газетным строкам вообще ничего понять было невозможно — цензура.

Впрочем, моего нового соседа по палате не было нужды уговаривать рассказывать. Он абсолютно не нуждался в собеседнике, он нуждался в слушателе. Видно, здорово накипело у парня на душе.

— Понимаешь, та операция провалилась на всех направлениях, — говорил он. — Когда это стало ясно, вместо того, чтобы поджать хвосты и потихоньку удалиться, наши светлые штабные головы решили штурм повторить. Говорят, один только Юркин попытался возражать и доказывать нецелесообразность и абсурдность этого решения, да только его никто не послушал.

Что и говорить, Юркин был классным офицером. В те времена в Туркестанском округе служили два высокопоставленных политработника по фамилии Юркин. Они не были родственниками, просто однофамильцы. Виталий Владимирович Юркин служил начальником политотдела нашей пятой гвардейской дивизии, его очень уважали за принципиальность, честность и человечность, а также за то, что он не отсиживался в штабе и принимал участие во всех боевых операциях. Второй Юркин… Коротко сказать, к нему отношение не было столь однозначно положительным.

К слову, в то время у нас в дивизии вообще подобралось неплохое командование. Комдив, генерал Касперович, умел строить взаимоотношения как с начальством, так и с подчиненными, а главное, с командирами так называемых дружественных банд. Если бы не «светлые головы», как их назвал мой новый сосед по палате, из вышестоящих штабов, в зоне ответственности дивизии были бы тишь и гладь. Однако не все от Касперовича зависело, а потому и щепок летело куда больше, чем должно лететь при разумной рубке леса. Его заместитель, полковник Яштаков, хоть и был грубоватым ругателем, тоже умел воевать… Не случайно же оба они пошли «наверх» после замены из Афганистана.

Но все это, повторюсь, так, к слову.

— А тут еще один придурок, главное офицер, командир роты, а не просто какой-то щенок-первогодок, вдруг ни с того ни с сего прямо с «передка» сорвался на «бронике» в сторону прорвавшейся банды, — продолжал Сергей. — Всех ведь предупредили, что банда прорывается, на направление прорыва срочно перебрасывали спецназ и вертолеты, а этот, похоже, решил в одиночку с бандой справиться… Звездочку заработать, наверное, хотел, скотина… Ну и заработал, так его расперетак!

О том, что этот придурок сидит перед ним, мой сосед не знал. И объявлять об этом я не собирался. Однако, хотя и очень хотелось перевести разговор в другое русло, делать это не стал.

— А чего он поперся-то?

Уж не знаю почему, но Сергею этот фрагмент провальной операции запал в душу больше всего. Наверное, его потрясли потери, которые были дополнены моим собственным безрассудным поведением.

— А хрен его знает, — он пожал, застонав от боли, перебинтованными плечами. — Там целое разбирательство потом устроили. Последним этого идиота видел его же солдат. Тот рассказывал, что хотел сопровождать своего командира, а тот его отослал… В рубашке родился парень… А водитель «бэтра» и пулеметчик, который внутри машины сидел, погибли. Будь моя воля, я бы его, кретина, сам бы расстрелял. Из-за них, таких горе-командиров, все беды, из-за них у нас такие потери. Эта гребаная война никому не нужна, в ней каждую каплю солдатской крови беречь надо, а они, скоты, ее ведрами проливают, звездочки себе зарабатывают… Вся эта операция изначально была обречена на высокие потери, а тут еще и мы, непосредственные командиры, штабным помогли.

Слушать такую отповедь было невероятно тяжело. Но я прекрасно понимал, насколько он прав, это весь израненный парень.

— А что с ним самим, с тем ротным, было потом?

Похоже, Сергея этот вопрос интересовал меньше всего. Он ответил равнодушно: