– Это не займет много времени.

Эфенди довольно улыбнулся.

Уже попрощавшись с хозяином и выйдя из беседки, эфенди приметил скрученную фигурку пленницы.

Малик хлопнул себя по лбу и повернулся к идущему следом дахию:

– Я знаю, как ты ценишь юную красоту, уважаемый. Это – мой тебе подарок.

Губы Салы-ага раздвинулись в плотоядной усмешке.

Алекс

Утром гайдуки подтвердили слова Френи. Даже имя рыбачки не забыли – Нелли. Я весь день провел как на иголках. Не знал: то ли радоваться, ожидая обещанного возвращения долгожданной гостьи, то ли самому броситься по ее следам. Кто-то вспомнил, что пришедшая с побережья незнакомка утверждала, будто именно арамбаши вызволил ее из турецкого рабства у стен Котора. Раз так, то это была, несомненно, та самая смуглянка, на лечение которой я оставлял деньги. Даже лицо ее вспомнилось…

Френи скулила, чтобы я позволил ей уйти. Настойчивость, с которой цыганка повторяла свои просьбы, настораживала. Она боялась находиться рядом со мной. Может, за этим что-то кроется? Сама Френи не желала разговаривать об этом, настаивать я не стал – не до того было.

Грабичи искренне радовались моему возвращению. Гайдуки перебирали оружие, восхищенно цыкая над новенькими карабинами и пистолями, пробовали заточку сабель. Женщины делили рулоны красной и голубой ткани, спорили за фарфоровые чашки и ковры. Перед самым отъездом из Рима Белли прислал два сундука положенных мне трофеев. В палаццо и в домах сторонников старого режима осталось куча ценных вещей, принадлежавших завоевателям по праву. Один из сундуков, с серебром и одеждами, я оставил себе, второй, с посудой и безделушками попроще, презентовал жителям Грабичей. Ну а малышня наслаждалась леденцами и сдобными булками – этого добра я прикупил на побережье.

Гайдук Велько, старший в селении в отсутствие моего брата, утверждал, что Карабарис появится тут со дня на день. Четник советовал обождать, не пороть горячку с поисками. Раз уж объявилась та, которую я разыскивал, то никуда она уже не денется. Или сама придет, или люди Карабариса разыщут.

В деревне закололи двух баранов, выкатили бочку вина.

Я заметил, что вокруг нынче появилось много новых лиц. В опустевшие дома перебирались беженцы с побережья, теснившиеся в соседних деревнях у родственников. Мужчины их пополняли чету и ремонтировали дома, юноши пасли овец, женщины помогали убирать немудреный урожай: капусту, свеклу, морковь. Незнакомые люди подходили, благодарили за подарки, жали руку.

Когда веселье перешло экватор, когда песни стали фривольней, тосты длинней, а слова короче, я незаметно улизнул. После прибытия, я еще не успел сделать то, что должен был.

Деревенское кладбище немного заросло. Затянулись редкой травой свежие могилы, уже не выглядя ранами на теле земли, принялись посаженные деревца и кусты сирени. Обновленная часовенка красовалась свежей дверью взамен сожженной.

Вот и могилы.

Я стоял и молчал. Вряд ли покоящиеся в земле услышат мои слова. Для этого надо иметь чистую душу, а я весь залит чужой кровью и не собираюсь останавливаться.

Я молчал… Положил к крестам по букетику полевых цветов, да постарался запомнить ориентиры: скалы, изгибы склонов, расщелины и валуны. Если уж выберусь в свое время, то не оставлю вниманием.

Деду Мирко поставил налитый стопарь лозовача и положил кусок хлеба, Саво – забавного глиняного бабая, купленного зачем-то еще на Корфу. Я хотел попрощаться.

Что-то шептало сердцу, что другой возможности может и не представиться.

Во сне я летал. Необычное чувство. Все больше в последнее время я сплю без сновидений – закрыл глаза, открыл – ночь долой. А тут – полет.

Сначала покружил над замершими Грабичами, пробросился до моря. Спустился до водной глади, заглянул в города бухты, потом рванул к звездам.

Когда устал купаться в волнах призрачного света, то задал резонный вопрос сам себе: откуда такая реалистичность? Я сплю, вижу сон, причем четко осознаю, что это сон, но вокруг все не просто узнаваемо – оно такое, как и должно быть.

Я камнем рухнул вниз с небесных высот.

Где Котор? Вот!

Я пролетел вдоль знакомой стены. Тут томилась Френи и умерла Бона, здесь я заговаривал зубы янычарам. Где же? Ага!

Маленький домик у пересечения дорог. Я приметил его еще тогда, когда выглядывал гайдуков брата. Где тут черные полосы на левой стороне, напоминающие крест?

Я затормозил, будто в стену ударился. Полос не было… Зато блестела свежая побелка. Значит, это не сон? Или я схожу с ума?

Резко развернулся и понесся к дому, в Грабичи. Вот мазанка брата, вот кушетка, мое тело, раскидавшее во сне руки.

Я ткнулся в грудь, пытаясь проснуться. И вдруг!

– Кто тут?

– Как кто?! Я!

– Где я? Почему?– и сразу же. – Нет!!! Не трогайте меня! Больно!

Я еще раз врезался в грудь, собственную грудь.

– Кто ты?

– Я? Алексей Потемкин я. Пусти!

Что-то удерживало меня снаружи.

– А меня зовут Петр. Что тебе надо, Алексей?

– Да пусти же!!

Очередной рывок-тычок завершился удачей. Будто подушка врезалась мне в голову. Сознание вспыхнуло, тело скрутила судорога.

Очнулся в конвульсиях, сел. Сердце бешено колотилось. В голове звенел, пульсировал, бился один вопрос: «Что это было?!»

Френи пожала плечами.

– Когда забираешь чужое тело, такое случается, существо не нашего мира. Его обладатель нашел свою душу и пробует вернуть обратно смертную оболочку. Пока он еще плохо понимает, что же с ним приключилось. Но каждый раз, слышишь, каждый раз, когда ты будешь ослаблять хватку, спать или падать в обморок, – она усмехнулась. – Он будет получать толику бывшей свободы. До тех пор…

Френи умолкла.

– До каких? Каких пор?

Цыганка недобро посмотрела мне в лицо:

– Пока ты не растворишь его в себе… или сожрешь его душу, если ты – иблис, – она отвела взгляд. – Это плохо – полонить чужое тело. Если душа отошла, то тогда да – ладно. Но когда нет, когда ты запираешь чужую суть, другого человека, в себе, не даешь уйти ей в мир смерти или вернуться, то… Нехорошо это.

– Договаривай!

Ведьмочка насмешливо сощурилась и протянула руку:

– Никто из моего народа не рассказывает тайны за просто так.

Интересно уже. Разводить меня начала?