Белоконь пригладил аккуратную испанскую бородку, отвел взгляд.

— Вообще-то у меня сейчас туго со временем, — начал он.

— Мой дед профессор Арсеньев, как узнал, что я буду в Калининграде, велел обязательно навестить Гаригина Сергеевича Ованесова. И, конечно же, вас.

Белоконь оценивающе посмотрел на Максимова. — С работами профессора Арсеньева я знаком. Однажды брал у него интервью для «Комсомолки». А вы к поискам тоже какое-то отношение имеете?

— В некотором роде да. Максим Максимов. Работаю в геолого-археологической экспедиции при Минкульте. — Максимов решил не доставать визитку, излишняя официальность сейчас была ни к чему.

— Вот как! Значит, ее воссоздали? — Глаза Белоконя радостно вспыхнули.

«Ага, и еще по просьбе трудящихся — социализм», — подумал Максимов.

Под вывеской «экспедиция» скрывалась головная организация по поиску культурных ценностей, захваченных немцами во время Второй мировой войны. К восьмидесятым годам проблема потеряла актуальность, к тому же умер руководитель экспедиции, и работа сама собой заглохла.

— Слишком громко сказано. Пока стираем пыль со старых папок, на большее нет денег. — Максимов вскинул руку, посмотрел на часы. — Собственно, у меня для вас небольшой подарок. Минут пять я у вас отниму И поеду работать по собственному плану.

Недаром коммивояжеры возят с собой всякую дребедень. Копеечный презент ломает лед недоверия.

Белоконь явно заинтересовался. Для энтузиаста-поисковика дипломат сотрудника государственной конторы — все равно что мешок Деда Мороза для ребенка.

— Не карта бункера Барсова? — неожиданно спросил он.

Максимов снисходительно улыбнулся.

— Не Виктора Барсова, а Александра Брюсова.

Леночка наблюдала за ними, приоткрыв от удивления ротик. Но ничего не поняла.

А Максимов только что выдержал экзамен, не подорвавшись на первом кольце эшелонированной системы дезинформации, окружавшей Янтарную комнату.

Первого человека, искавшего следы Янтарной комнаты во взятом Кенигсберге, звали Александр Яковлевич Брюсов. Ученого-археолога одели в форму, приписали к политуправлению армии и приказали искать ценности, вывезенные немцами с оккупированных территорий. В разрушенном Королевском замке он нашел три из четырех флорентийские мозаики, входившие в убранство Янтарной комнаты. Картины из камня пришли в полную негодность, из чего был сделан вывод, что Янтарная комната погибла во время пожара. Доктор Альфред Роде, главный хранитель коллекций Кенигсберга, перед тем как погибнуть при невыясненных обстоятельствах якобы показал Брюсову бункер, в котором укрыли от бомбежек часть культурных ценностей.

После войны, в пятидесятые, более тщательными поисками занялась специальная комиссия. Ее материалы легли в секретный архив, а для широкой публики некто Дмитриев издал очерк под детективным названием «Дело о Янтарной комнате». В нем он, очевидно, из соображений конспирации, перекрестил Брюсова в Виктора Барсова. Потому что сам был не Дмитриевым, а Вениамином Дмитриевичем Кролевским, секретарем Калининградского обкома. АПН перевело очерк на иностранные языки и разослало в качестве добротной дезы по всему миру, качественно заморочив голову не одному поколению энтузиастов-любителей и профессионалов из спецслужб многих стран[31].

— Пойдем поговорим, — сразу же под обрел Белоконь.

Максимов подхватил с пола сумку и пристроился следом.

— У вас свободный компьютер найдется? — спросил Максимов.

— Найдем.

Белоконь толкнул дверь в кабинет. Из четырех столов один был занят Альбертом. Ответсек, свистя астматической одышкой, правил статью, лихо, орудуя красным карандашом.

Белоконь забрался за крайний у окна стол, указал Максимову на стул перед собой.

— Альберт, мы поговорим? — обратился он к ответа секу

— «Поговори со мною, мама, о чем-нибудь поговори…», — фальшивя, пропел Альберт, не поднимая головы.

Очевидно, вытаскивать грузное тело из-за стола для него было мукой, и демонстративное погружение в работу было тем максимумом конфиденциальности, что он мог предоставить без ущерба для своего здоровья.

Максимов осмотрел кабинет. Типичная обитель свободной прессы периода рыночных отношений, когда нет спонсора с большими деньгами. Подоконник завален лежалыми стопками бумаги и коробками с надписью «Ксерокс».

Из редакционного прошлого остались шкаф с не закрывающимися дверками в нише у двери и столы с потертыми столешницами. К признакам новых времен относились два компьютера, один на столе у Альберта, другой — перед Гришей Белоконем. Стены украшали разного происхождения и разных лет календари, типичные для офиса карикатурки и перлы местного остроумия, размноженные на ксероксе, семейные, групповые и прочие фотографии, декоративно пришпиленные кнопками. Два крупноформатных снимка в рамках. На одном бастион «Дюна», где сейчас помещается Музей янтаря. На другом — задумчивый пеликан плыл по стоячей черной воде. В угол рамки была вставлена маленькая фотография, но Максимов со своего места не мог разглядеть, что за мужчины держат на руках худенькую девушку.

— Может, перейдем на «ты»? — предложил Белоконь, закончив с перекладыванием бумаг и папок на столе.

— С удовольствием. — Максимов протянул руку. — Максим.

— Гриша.

Максимов отметил, что в ярком дневном свете лицо Гриши выглядит чересчур нездоровым. Пепельные тени под глазами, дряблая кожа, резкие морщины от носа к уголкам губ. Седина в курчавой шевелюре. Да и волосы какие-то слежавшиеся, потерявшие силу.

«Укатали сивку крутые горки», — подумал Максимов.

Достал из нагрудного кармана дискету.

— Как обещал, подарок.

Гриша одной рукой щелкнул клавишей на компьютере, другой потянулся за дискетой.

— Что здесь? — с нетерпением спросил он.

— Наверно, знаешь, что спустя десять дней после взятия города в подвале одного из домов наши взяли бригаденфюрера СС Фрица Зигеля — начальника оборонительных сооружений Кенигсберга?

— Факт известный, — кивнул Гриша, сунув дискету в дисковод.

— Здесь протоколы его допроса в Красногорском спецлагере НКВД. И главное — ксерокопия с карты инженерных сооружений в Восточной Пруссии, включая подземные.

— Ухты! Где взял? — Гриша забарабанил пальцами по мышке, ожидая, когда наконец на монитор выбросит содержимое дискеты.

— Карта принадлежала немецкому капитану инженерных войск, взятому в плен под Пиллау. В архиве, как водится, нашлась совершенно случайно. Я попросил нашего компьютерного мальчика наложить карту капитана на современную карту города, чтобы лучше ориентироваться.