— Поставь сюда, — Руди указал на край скамьи, на которой сидела Лиза.

Фриц сбросил листву и сено, поставил котелки на доски, вытащил из-за пояса две ложки, положив их сверху. Затем отцепил от пояса обтянутую кожей флягу, пристроил ее рядом, добавив к ней два жестяных стаканчика, похожих на наперстки, весьма большого размера. Закончив, вытянулся перед Крестеном.

— Все? — спросил тот.

— Так точно, герр штурмбанфюрер, — доложил денщик.

— Ну, тогда иди, поспи, — отпустил его командир, — до утра ты мне не нужен.

— Слушаюсь, герр штурмбанфюрер, — Фриц щелкнул каблуками. Развернувшись, вышел. Полог за ним опустился, шаги затихли.

— Прошу, фрейлян, угощайтесь, — Руди наклонился и, приподняв крышку котелка, предложил его Лизе. Потом отвинтил пробку с фляги, налил в стаканчики шнапс. — Надо согреться, Лизи, иначе вы простудитесь. Выпейте.

— Вы полагаете, это главное, что меня сейчас волнует? — Лиза попробовала улыбнуться, но вышло как-то криво. Однако шнапс взяла, пальцы ее были белы и чуть заметно дрожали от напряжения.

— А вы все гадаете, расстреляют вас или нет? — усмехнулся Крестен, внимательно рассматривая ее, так что она смутилась. — Вы знаете, насколько мы, немцы, расчетливы, — продолжил с прежней иронией. — Подумайте сами, стал бы я вас кормить, чтобы потом пустить в расход? Да еще тратить на вас шнапс. Он пригодится моим солдатам. Нет, вас не расстреляют, фрейлян, — сообщил он. — Более того, я позволю вам вернуться в Хайм. Точнее, вас туда отведут, с завязанными глазами, как и привезли сюда. Это можно сделать прямо сейчас, но я думаю, что лучше утром, ближе к рассвету, тем более что теперь, в апреле, светает рано. Ведь вам не хочется провести остаток ночи наедине с покойниками? — спросил он Лизу, и она едва не поперхнулась. — Лучше уж с живыми, пусть даже с врагами. Верно? Мне кажется, вы не рады, — он выпил свою порцию шнапса. И, взяв котелок, принялся за мясо.

Лиза, почувствовав, как испуг оставляет ее, последовала его примеру.

— Я рада, — ответила она негромко, — но если чекисты завтра найдут меня в Хайме живой, а всех остальных мертвыми, мне придется долго объяснять, как так вышло.

— Но все-таки это лучше, чем отправиться на тот свет, — предположил Крестен. — или нет?

— Лучше, — кивнула Лиза, — пока они не доделают то, что не сделаете вы, господин штурмбанфюрер.

— Но что тогда я могу сделать для вас? — Крестен в недоумении пожал плечами. — Только пригласить остаться со мной. Нет, я не навязываюсь в любовники, — уточнил он как-то даже обидно для Лизы. — Но я и мои люди уже не пойдем к Берлину. Да нам и не прорваться. Силы слишком не равны, а сдаваться Советам в плен не хочется. Если даже вы опасаетесь лишний раз встречаться со своими комиссарами, нам уж это вовсе ни к чему.

Мы пойдем на юг и сдадимся американцам. Не знаю, как долго продлится этот плен, но вас, фрейлян, можно представить беженкой из Хайма. Документов нет, утеряны при бомбежке, таких случаев теперь много. По-немецки вы говорите великолепно. Оденетесь в гражданскую одежду, придумаем вам имя, я уверен, американцы не станут долго терять на вас время. Отправят в лагерь для интернирования, а потом, когда все кончится, отпустят на все четыре стороны. Не будут же они вас кормить за свой счет. С их справкой вы отправитесь в Гамбург, там теперь англичане. Я напишу записку моей приемной матери, баронессе фон Крайслер, она жива и осталась в своем доме на Альстере. Поживете пока у нее, а потом устроитесь.

Ждать меня не обязательно, я не настаиваю. Я — офицер СС, может статься, в Гамбург не вернусь очень долго, даже никогда, на законных основаниях. А вы начнете новую жизнь, без комиссаров. Наверное, это лучше, чем с ними. Согласны?

Лиза опешила. Она чуть не выронила стаканчик со шнапсом из рук, хорошо Руди поддержал. Так или иначе, подобного предложения от Крестена она ожидала меньше всего. Он предлагал ей, воспользовавшись ситуацией, навсегда покинуть страну Сталина. И даже помочь в обустройстве новой жизни.

— Но как же? Как же я останусь? Меня не найдут? И что? Запишут убитой? Пропавшей без вести? — она говорила растерянно.

— Как-нибудь запишут, — ответил ей Крестен спокойно, — наверняка вы не одна такая. У них миллионы убитых и пропавших без вести. Одним больше, одним меньше, какая разница? Теперь главное — Берлин, а не ваша, простите, за откровенность, жизнь. Я полагаю, никто из ваших особо не расстроится. Через день уже не вспомнят. Или вас удерживает привязанность к близким людям? — догадался он.

— Да, так и есть, — призналась Лиза, потупившись. — Я не могу не думать о сестре. Она будет тяжело переживать, если узнает, что я погибла или пропала без вести. Ведь у нас обоих никого нет. А если, не дай бог, однажды выяснится, что я жива и просто сбежала в Гамбург, НКВД замучает ее до смерти. Они это умеют.

— Но ваша сестра со временем приедет к вам, — предположил Крестен.

— Она не приедет, — грустно откликнулась Лиза, — ее никто не пустит. А скорее всего сошлют в лагерь.

— Что ж, как знаете, — Руди вздохнул. — Я предложил, а ваше дело — решать. Уверен, что очень многие на вашем месте с радостью воспользовались бы моим предложением. Но кроме тех, кто фанатично предан партии и ее вождю. Возможно, таких большинство, но не все, я уверен. Вы тоже верите в коммунизм, фрейлян Лиза? В мировую революцию?

— Я плохо разбираюсь в этом, — ответила Лиза совершенно искренне. — Я только забочусь о судьбе своей сестры. И не могу представить, что больше никогда не увижу Ленинград, не увижу Петербург, — поправилась она.

— Что ж, несколько часов у вас есть, — Крестен встал. — Вы можете использовать их, как желаете. Можете поспать, но все же я бы советовал подумать над моим предложением. Почти уверен, что другого шанса у вас не будет. Возможно, до конца жизни.

— Я знаю, — Лиза низко склонила голову. Крестен вышел, она осталась одна. Завернувшись в его плащ, забралась с ногами на лежак. Шнапс и еда сделали свое дело — она согрелась. Более того, больше не было причин для волнения, ее судьба казалась совершенно ясной. Ее не расстреляют, завтра ее отведут назад в Хайм, а там она дождется особистов, которые рано или поздно хватятся ее и группы Брошкина. Должны же при штабе генерала Лавренева задаться вопросом, почему Брошкин не выходит на связь. Особисты примчатся утром, и она снова окажется у своих.

Казалось бы, куда лучше? Но предложение Руди смутило ее. Смутило настолько, что заметно поколебало решимость вернуться к Лавреневу. Уткнувшись лицом в колени, Лиза думала о том, как жила раньше, даже не представляя, что возможна совсем другая жизнь, без страха, без унижения, без постоянного контроля. Свободная жизнь в английской зоне оккупации, она даже вообразить не могла, что это такое — свободная жизнь! И боялась. Столь ли она прекрасна, что если реальность потом окажется чудовищной? Чудовищной до смерти?

Нет, Лиза не сомневалась, принимать ей предложение Крестена или нет. Она сразу решила — нет, так и сказала ему. Она должна остаться с сестрой и вернуться в Ленинград. Обязательно вернуться. Ради того, чтобы судьба Наташи сложилась счастливо, насколько это возможно. И главное, ради того, чтобы узнать, что произошло в Белоруссии. Что случилось с Катериной Белозерцевой?