его мать. Насколько же я был наивен тогда. Только много позже я понял, почему она так себя вела.

Владимир: – Она чувствовала и знала, что ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли, больше не вернутся. Никогда. Верно?

Старик: – Да. Сердце матери невозможно обмануть. Вот такие мы были в молодости. Мне кажется, что вы совершенно другой человек. Я слышал, что вы большой писатель.

Владимир: – Вовсе нет. Я очень мало написал.

Старик: – Если вам неприятно слушать мои старческие бредни, я не обижусь. Можете сказать мне без обиняков.

Владимир: – Отчего же. Мне очень интересно послушать. Я как раз пишу сейчас книгу о войне. Почти дописал.

Старик: – Очень любопытно. Я, к сожалению, с трудом могу читать помногу, зрение уже не то и устаю быстро. Но я прошу сиделку. Она мне не отказывает. Читает по вечерам.

Если вы не против, я могу рассказать вам еще одну историю (вопросительно смотрит на Владимира).

Владимир: – Конечно, я не против, Георгий Владимирович.

Старик: – Была поздняя осень. Меня только призвали. Мне кажется, был ноябрь. Мы остановились с нашей ротой напротив школы. А все школы были уже превращены в госпитали. Такое было время. И вот я вижу, как в школьном саду два пожилых санитара хоронят убитых. Копали яму, снимали с мертвецов форму. Вы знаете, Володя, существовала инструкция, которая обязывала беречь государственное имущество. Да. Именно так. Поэтому снимали обмундирование с умерших солдат. Я стоял рядом с могилой. В нескольких метрах. Один труп с пробитой грудью был божественно красивым юношей. Тугие мышцы, безупречное сложение. На груди был выколот орел. Красивый рисунок. Вы знаете, не подумайте ничего плохого. Я ведь всю жизнь прослужил в Академии Художеств. Думаю, что вы знаете об этом….Так вот, Володенька. И вот эта красота, это безупречное тело. Практически точная копия Аполлона. Я не шучу. Оно мертво. Убито. Одной маленькой стальной пулей. Это просто чудовищно, Володя. Смерть страшна, а во время войны страшна вдвойне…

Владимир: – Вы узнали, что за бойцы это были?

Старик: – Это были парни из разведки морской пехоты. Вся их бригада погибла. Никто не выжил. Ребята сказали, что похоронили лишь немногих. Тех, кого удалось вытащить из-под огня. Они попали в окружение.

Владимир: – Мне это знакомо.

Старик: – Это была первая смерть, которую мне довелось увидеть на войне. После – смертей было так много… Так много, Володя…(пауза) Всё (делает жест рукой, что больше не будет ничего рассказывать). Простите, меня старика. Что-то нашло на меня. Просто столько лет прошло, а многое сохранилось в памяти, будто вчера это было. Мои все уже на том свете. И фронтовые друзья, и родные. А я вот еще живу зачем-то.

Владимир: – Давайте в дом войдем, Георгий Владимирович…(приглашает старика жестом, помогает ему подняться со скамейки). Абажур-то еще цел? Старый, бабушкин?

Старик: – А как же…Володя. Конечно, цел.

Входят в дом. Очень большой круглый стол. Над ним самодельный абажур. Полумрак.

Владимир (подходит к столу): – Уже и цвет потерял. Когда-то он был желтый. И ткань почти истлела.

Старик (включает свет): – Да, ветхий совсем… Мы на второй этаж не поднимаемся, Володя. Тут живем.

Владимир оглядывает комнату:

– Ничего не изменилось. А бабуля, будто в сад вышла на минутку.

Старик: – Я при жизни Ольги Михайловны часто бывал тут одно время. Вы должны помнить, Володя. Вы тогда в школе учились. Помните?

Владимир: – Вспоминаю. Это вы мне подарили серебряный рубль с профилем царя? (смеется).

Старик: – Надо же…Вспомнили…У меня была целая коллекция таких монет. Но я не нумизмат, Володя. Поэтому все раздарил. Родным, знакомым….

Владимир: – Я этот рубль, к стыду своему, потерял (улыбается).

Старик: – Столько лет прошло. Не стоит огорчаться. Их выпустили очень много. В первые годы правления императора. Они никакой ценности серьезной не представляют. Даже сейчас. Эту монету можно купить в любом серьезном антикварном магазине.

Владимир: – Я не огорчаюсь, Георгий Владимирович.

Старик: – Позвольте вас, спросить?

Владимир: – Конечно.

Старик: – Вы были ранены?

Владимир: – Как вам сказать…Контузия. Каких-то проникающих ранений у меня не было. Я ведь непосредственно в боевых действиях не участвовал.

Старик: – Представляете, я не был ни разу ранен. Один раз меня зацепили штыком, небольшой порез всего лишь был. На бедре. Штык вскользь прошел. В ночной рукопашной. Ни разу не был ранен. Это же невероятно. Рядом со мной гибли товарищи. А я оставался цел. Разве это не чудо? Это чудо.

Владимир: – На войне бывают необъяснимые вещи. И к тому же у каждого человека своя судьба. Уникальная.

Старик: – Да-да. Вы правы. В Академию Художеств приезжал известный искусствовед. Бельгиец. Ныне уже покойный. Это было лет двадцать назад. И вот что интересно, мы разговаривали с ним о войне, и выяснилось, что наши части стояли напротив друг друга. В одно и тоже время. Более того, мы участвовали в боях друг против друга. И оба выжили. Мы подружились с ним. Он часто приезжал. Он был специалист по эпохе Возрождения….К чему все я все это говорю, Володенька? Подавляющая часть простых солдат не делали ничего злого. Они лишь пытались выжить. Потому что сознательное зло творили далеко не миллионы несчастных. Я о том, что война это не просто зло само по себе. Это какое-то не сразу понятное наказание Божие, испытание. Это событие вселенского масштаба сразу для всего человечества. Или части человечества. Испытание – человек ли ты? Ведь на войне все равно можно оставаться человеком.

Владимир: – Ваша война была освободительной, вы защищали свою страну, своих родных и близких. Ведь в бою, рано или поздно, перестаешь думать только о себе и своем спасении. Ты смиряешься с тем, что не можешь ничего изменить, и тогда и совершаются подвиги. Совершенно не специально, конечно. Никто и не думает об этом. Просто ты готов отдать свою жизнь за других. Может быть, это звучит слишком громко, но ведь это так…

Старик: – Безусловно, Володя. Безусловно. Так было и со мной. Законченным изнеженным эгоистом. Я даже думаю, что Господь оградил меня от ран и дал возможность выжить, потому что я сумел смириться и понять, что я не жертва Молоху.

Потому что я пришел к исполнению заповеди любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Владимир: – А вот когда война не понятна. Когда мало кто понимает, зачем и для чего нужно умирать, все немного не так. Часто это война ради мести. Ты либо превращаешься в хладнокровного убийцу либо цинично пытаешь сохранить свою шкуру.

Старик: – Так бывает на