Тонкая фигурка Татьяны Беспаловой, чье лицо всегда было закрыто вуалью, в короткое время стала знакома всем высокопоставленным политикам Франции, европейским банкирам и предпринимателям. Война нанесла континенту колоссальный ущерб, казна государств-победительниц была пуста, для возрождения из пепла требовались колоссальные займы – и эти деньги могла дать Татьяна.

Она игнорировала советы старшего брата, который заклинал ее не покупать полуразвалившийся завод, убыточную фабрику, разорившийся банк, а следовала своему внутреннему плану и, колеся по Европе, делала одно приобретение за другим. Причем свое внимание сосредоточила на Франции, Англии, Скандинавских странах и Швейцарии, исходя из того, что политический строй данных государств достаточно устойчив и новые революции им не грозят.

Финансовые советники Татьяны были в ужасе от ее приобретений, советовали как можно быстрее избавиться от сомнительной недвижимости, призывали вкладывать средства в надежные акции или играть на бирже, но Татьяна не желала их слушать. Она искала предприятия – и людей. Многие из тех, кто вернулся с фронта, обладали редкими знаниями, однако оказались не востребованными в новом обществе. именно таких, обиженных на жизнь, честолюбивых, способных помочь воплотить ее мечту, Татьяна и приближала к себе.

Она не чуралась никаких дел – спекулировала земельными участками, скупала по дешевке у разорившихся аристократов драгоценности и предметы искусства, занималась ростовщичеством – и продолжала с маниакальным упорством строить промышленную империю, как когда-то делал ее отец.

У нее подобралась команда из двадцати пяти человек, готовых исполнить любое ее приказание, а еще у Татьяны в запасе был секретный архив, вывезенный из России. Более всего денег она тратила на приобретение патентов. В нуждавшейся в деньгах Европе их можно было покупать сотнями и по дешевке, чем Татьяна и воспользовалась.

Некогда разорившиеся и убыточные предприятия вдруг стали приносить ощутимый доход. Она не боялась самолично вести переговоры с рабочими, требовавшими увеличения зарплаты, однако, если что-то ее не устраивало, она увольняла тех, кто не подчинялся ей. Бастующих она выкидывала на улицы, революционное движение нещадно подавляла и, говорят, даже подослала к одному профсоюзному активисту, грозившему бессрочными забастовками на ее заводах, наемного убийцу. Всего через пять лет ее политика стала приносить первые дивиденды. И если в начале пути над ней открыто смеялись, затем издевались в газетных статьях, то потом примолкли, удивленные неожиданными результатами, и наконец стали восхищаться столь же громко, как всего несколько лет назад критиковали. Теперь Татьяне поражались и Татьяну боялись. Причем страх, как сама она считала, был самым важным компонентом.

Вскоре и политики поняли, что «эта русская» вовсе не сумасшедшая миллионерша, а прозорливая предпринимательница, обладающая потрясающим нюхом и умеющая извлекать прибыль буквально из всего.

Еще через три года, к середине двадцатых, Татьяна была владелицей ряда прибыльных предприятий в химической и фармацевтической отрасли. Кроме этого, ей принадлежали металлургические заводы, военные мастерские, верфи и банки. Она управляла огромной империей и понимала – если бы отец был жив, он гордился бы своей дочерью.

Критики, полоскавшие ее имя в грязи, притихли. Газеты (многие принадлежали Татьяне или нуждались в кредитах, выдаваемых ее банками) пели ей дифирамбы, называя самой выдающейся женщиной двадцатого столетия. И самой богатой. Очень многие бы удивились, узнав, что деньги Татьяну не интересовали – хоть она и жила в старинном особняке, обставленном с поразительной роскошью, хоть у нее и имелась груда драгоценностей (которые, правда, она никогда не надевала), хоть и доступна ей была любая прихоть, самым важным для Татьяны был один человек – ее сын.

Мальчику, которому к тому времени уже исполнилось одиннадцать, было суждено однажды стать ее наследником. Ради него, Павла Беспалова, Татьяна и трудилась последние годы, именно он должен в скором времени возглавить империю.

Лучшие учителя занимались с Павлушей (или Полем, как именовал его эксцентричный дядюшка Жорж) на дому – отдавать ребенка в частную школу или интернат Татьяна не пожелала, считая, что он должен быть всегда с ней. Друзей у Поля не было – Татьяна не поддерживала ни с кем отношений, приемы не посещала, сама никогда никого не приглашала к себе в особняк. Для нее существовали только империя – и ее сын, причем судьба империи и судьба сына были неразрывно связаны между собой.

Для всех Татьяна превратилась в женщину-призрак, в безжалостную предпринимательницу, обладающую поразительным чутьем и железной хваткой. Мужчины-банкиры и владельцы заводов, насмехавшиеся над ней, давно замолкли, сначала поражаясь, а затем завидуя успехам Татьяны.

Никто не знал, что по ночам, запершись в своей огромной спальне, Татьяна снимала платье и вуаль – и рассматривала свое изуродованное лицо и тело в большое зеркало. О, как бы она хотела вновь обрести былую красоту и молодость! Однако лучшие пластические хирурги, которых она посетила во Франции, Швейцарии и Америке, уверяли ее: современная медицина не в состоянии вернуть ей прежнее лицо. И все же Татьяна надеялась, что настанет день, когда она сможет скинуть ненавистную вуаль и показаться в обществе, удивляя всех своей красотой. Отчаяние и злость были двумя движущими силами ее стремления воссоздать империю, оставшуюся так далеко, в России, заново.

Павлуша боялся женщины в черном, которая была его матерью. Он видел ее не так часто – она заходила в классную комнату, и учитель замолкал на полуслове, словно подавившись фразой. Эта женщина, от которой всегда исходил тонкий аромат старомодных французских духов, трепала Павла по голове рукой в черной перчатке, целовала сквозь вуаль, говорила несколько приятных слов сиплым, сдавленным голосом, а затем, шурша шелками, уходила прочь. И эта женщина являлась его матерью.

Поль проводил гораздо больше времени со своим дядюшкой Игнатом – тот был неистощим на выдумки и проказы, заваливал племянника подарками и рассказывал об удивительной жизни, что шла за стенами особняка, превратившегося для мальчика в тюрьму. Как-то он упросил дядю, воспользовавшись тем, что женщины в черном (называть ее «мамой» у Поля не поворачивался язык) в Париже не было – она отправилась в деловую поездку в Швейцарию, – взять его с собой. Дядя, поломавшись, уступил желанию мальчика, и они предприняли поездку по ночному Парижу.

Огни, музыка и в особенности полуголые женщины произвели на Павлушу незабываемое впечатление. Дядя Жорж привез его в варьете – дамочки, украшенные перьями, в сверкающих сценических костюмах, сразу окружили мальчика, восхищаясь его красотой и застенчивой улыбкой. Одна даже поцеловала Поля в губы, и тот ощутил странную реакцию своего организма, с которой он сталкивался и раньше и которую никак не мог объяснить себе. Поль оттолкнул от себя особу и тщательно вытер губы рукавом.

– А ведь кокотки от тебя без ума! – воскликнул, смеясь, дядя Жорж. – Да, мой милый, чувствую, что всего через несколько лет ты станешь настоящим охотником за юбками!