Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По пути к машине я множество раз спотыкался, а он смеялся. Я заметил, что его смех действует на меня укрепляюще, и чем больше он смеялся, тем лучше я себя чувствовал.
На следующий день я рассказал дону Хуану последовательность событий, начиная с того момента, когда он оставил меня. Он все время смеялся, особенно когда я сказал, что думал, что это была одна из его хитростей.
– Ты всегда думаешь, что над тобой шутят, – сказал он. – Ты слишком веришь себе. Ты действуешь так, словно знаешь все ответы. Но ты не знаешь ничего, мой маленький друг, ничего.
В первый раз дон Хуан назвал меня «маленьким другом». Это застало меня врасплох. Он заметил это и улыбнулся. В его голосе было столько теплоты, что меня охватила глубокая печаль. Я сказал ему, что от природы беспечен и глуп и что я никогда не пойму его мира. Я чувствовал себя глубоко взволнованным. Но он был очень доволен и заявил, что я сделал все очень хорошо.
Я спросил его о значении моего переживания.
– Оно не имело значения, – ответил он. – Это могло случиться с кем угодно, особенно с человеком, просвет которого открыт, как у тебя. Любой воин, который когда-либо отправлялся на поиски союзников, мог бы многое рассказать тебе о том, что они вытворяют. Тебе еще повезло – с тобой обошлись довольно мягко. Однако просвет твой открыт, и именно это заставляет тебя так нервничать. Но невозможно сделаться воином за одну ночь. Так что поезжай домой и не возвращайся до тех пор, пока не придешь в себя и пока просвет твой не закроется.
Глава 17
Я не был в Мексике несколько месяцев. Все это время я работал над своими записями, и впервые за десять лет учение дона Хуана начало обретать для меня реальный смысл. Я почувствовал, что вынужденные длительные перерывы в обучении шли мне на пользу, давая возможность осмыслить свои находки и расположить их в порядке, соответствующем моему восприятию и интересам. Однако события, происшедшие за время последнего визита к дону Хуану, указали на преждевременность моего оптимизма в отношении понимания его системы знаний.
Последняя запись в моем блокноте датирована 16 октября 1970 года. События этого дня стали для меня поворотными. Они ознаменовали начало нового цикла обучения, который так сильно отличался от предыдущего, что на этом должна закончиться моя книга.
Когда я подъехал к дому дона Хуана, он сидел на обычном своем месте у двери под рамадой. Я поставил машину в тени дерева, взял портфель и чемодан с продуктами, подошел к нему и громко поздоровался. И тут выяснилось, что он не один. Незнакомый мне человек сидел сзади за кучей дров и смотрел на меня. Дон Хуан приветливо помахал мне рукой, его гость – тоже. Судя по одежде, он был не индейцем, а мексиканцем с юго-запада: на нем были голубые джинсы, бежевая рубашка, стетсоновская шляпа и ковбойские сапоги.
Я заговорил с доном Хуаном и затем взглянул на мексиканца. Тот улыбнулся мне. Какое-то время я пристально смотрел на него.
– Наш маленький Карлос совсем не хочет со мной разговаривать, – сказал он дону Хуану. – Только не говори мне, что он сердится на меня!
Прежде чем я смог что-то сказать, они оба расхохотались. Только тогда я понял, что незнакомец был доном Хенаро.
– Ты не узнал меня, да? – спросил он, все еще смеясь.
Я вынужден был признаться, что его наряд сбил меня с толку.
– Что ты делаешь в этих краях, дон Хенаро?
– Он приехал насладиться горячим ветром, – сказал дон Хуан. – Не правда ли?
– Верно, – сказал дон Хенаро. – Ты не представляешь, что может сделать горячий ветер для тела такого старика, как я.
Я сел между ними.
– И что же он делает с твоим телом? – спросил я.
– Ветер рассказывает моему телу исключительные вещи, – ответил дон Хенаро.
Он повернулся к дону Хуану, и глаза его заблестели.
– Правда?
Дон Хуан утвердительно кивнул.
Я сказал им, что сезон горячих ветров Санта Ана был худшим временем года для меня, и поэтому очень странно, что дон Хенаро приезжал искать ветер, тогда как я убегал от него.
– Карлос не переносит жары, – сказал дон Хуан дону Хенаро. – Когда становится жарко, он задыхается, как ребенок.
– За… что?
– За…дыхается.
– Боже мой! – сказал дон Хенаро, изображая беспокойство, и неописуемо смешным жестом выразил крайнее отчаяние.
Потом дон Хуан объяснил ему, что я так долго не приезжал из-за неприятного приключения с союзниками.
– О, так ты наконец встретил союзника! – воскликнул дон Хенаро.
– Кажется, да, – с напускной небрежностью ответил я.
Они расхохотались. Дон Хенаро два или три раза легонько похлопал меня по спине. Я расценил этот жест как выражение сочувствия. Задержав руку на моем плече, он посмотрел мне в глаза, и я почувствовал спокойную удовлетворенность. Но это длилось лишь мгновение, а потом дон Хенаро произвел со мной какую-то невообразимую манипуляцию, и на меня вдруг навалилась такая тяжесть, будто на плечи мне взвалили валун. Ощущение было таким, словно вес его руки увеличился в двести раз. В конце концов я не удержался и под этим грузом начал сгибаться вперед, пока не стукнулся головой о землю.
– Малютке Карлосу нужна помощь, – сказал дон Хенаро, бросив на дона Хуана заговорщицкий взгляд.
Я выпрямился и посмотрел на дона Хуана, но он глядел куда-то вдаль. Я с досадой подумал, что дон Хуан ведет себя так, словно не имеет ко мне никакого отношения. Дон Хенаро засмеялся. Похоже, что он ждал моей реакции.
Я попросил его еще разок положить руку мне на плечо, но он не захотел. Я потребовал, чтобы он хотя бы объяснил, что это было. Он усмехнулся. Я снова обратился к дону Хуану:
– Рука дона Хенаро была такой тяжелой, что у меня чуть не сломался позвоночник.
– Ничего по этому поводу не могу сказать, – произнес дон Хуан в своей комической манере. – Он никогда не клал руку мне на плечо.
И они оба расхохотались.
– Что ты со мной сделал, дон Хенаро? – спросил я.
– Положил руку тебе на плечо, только и всего, – ответил он простодушно.
– Положи еще раз.
Он отказался. Тут вмешался дон Хуан и попросил меня рассказать дону Хенаро о том, что со мной происходило в ту ночь в горах. Я решил, что от меня требуется подробный отчет, и принялся рассказывать с полной серьезностью. Но чем серьезнее я становился, тем сильнее они хохотали. Я даже пару раз остановился, но они просили