Все это время мать Булпаллунгги сильно переживала за своего сына и его благополучие. Каждое утро и вечер она плакала, словно ее сын был уже мертв. Она умоляла своих братьев пойти и узнать все новости о его здоровье и поведении, поскольку она не видела сына уже шесть месяцев. И тогда брат сказал ей: «Сестра, мы слышали, что старый вождь, у которого нет своих детей, взял Булпаллунггу в свой дом и попросил старейшин племени оповестить всех людей о том, что Богиня Деторождения подарила ему сына, чтобы скрасить его жизнь и жизнь его жены. Более того, мы слышали, что при наступлении новой луны братья[65] Булпаллунгги будут петь песню инициации».

Овдовевшая мать опечалилась за своего единственного сына, отец которого умер и не сможет присутствовать на церемониях, через которые придется пройти его сыну. Эти мысли не давали ей покоя. Она сожалела о том, что проявила слабость и послала своего единственного сына в чужое племя, чтобы спасти его от церемонии инициации. Теперь она понимала, что, где бы ни жили племена или народы аборигенов, они повсюду проводили свои ритуалы. Было бы лучше, если бы она добровольно отдала своего сына старейшине своего племени. Тогда она всегда была бы рядом с ним и могла попросить отнестись к нему с большей добротой. Ей страшно было подумать о том, что из-за ее поступка дисциплинарным воспитанием ее сына займутся чужие люди.

Тогда она обратилась с мольбой к Богине Деторождения: «О мать моя, Богиня Деторождения, вспомни о той радостной привилегии, которой ты меня удостоила, – обязанности окружить ребенка материнской любовью и наставлять его на путь чести, правды, чистоты и долга. Теперь я полностью осознаю, что из-за моего всепрощения мой ребенок обесчестил меня и, более того, моего мужа, своего отца. Я не оправдала твоего доверия. Я также обесчестила своего мужа. Я не прошу у тебя ни прощения, ни жалости, никакого снисхождения, так как твоя милость или снисхождение лишь усугубят мою печаль, еще раз напомнив мне о том, что я не сумела выполнить свой долг. Но пусть мой крик будет слышен во все века как свидетельство совершенной мною ошибки, пусть он послужит предупреждением всем матерям во все времена. Пусть мой дух, дух матери с разбитым сердцем, реинкарнируется в теле кроншнепа. А если мой сын и сын моего мужа не исполнит свой долг перед племенем во время церемонии инициации, то выполни одну мою просьбу. Завтра, когда солнце будет еще далеко на западном небосклоне, позволь мне прийти к тому священному пруду, где я видела образ своего мужа, когда мой ребенок еще не родился, и дай мне увидеть в отражении на воде будущее моего сына. Я хочу знать, закончится ли его жизнь успехом или провалом».

И Богиня Деторождения ответила ей тихим голосом: «Дочь моя, посредник, с помощью которого я размножаюсь среди людей Земли, не сочти это безразличием, но я не отвечаю за действия твоего сына, хорошие или плохие. Не в моих силах заставить ребенка следовать по пути хорошего человека. Это привилегия его матери. Она решает, каким будет ее ребенок. Но могу тебя заверить, что и ты, и твои сестры увидите мой образ завтра в пруду».

Молодая вдова ушла с тяжелым сердцем. Ее сестры пели песню ушедшему духу. Потом они запели песню сна: «Прилетай к нам, о сон, словно нежный белый лебедь[66]. Снизойди на нас, и особенно на глаза нашей младшей любимой сестры. Приди и обними ее. Дай ей надежно укрыться, как молодой древесной уточке в ее мягко устланном гнездышке».

Они пели песню сна около часа, а потом уснули и спали без сновидений. Утром их разбудили легкие прикосновения и шепот их пожилого дяди. В ту ночь дядя не сомкнул глаз. Ему не давали спать крики совы и лягушек, а также шелест крыльев дикой утки, перелетавшей из одного пруда в другой. Его мучили мысли. Он слышал, как сестры пели своей овдовевшей сестре песни духа и сна. Он сказал им: «Дочери мои, вставайте и позавтракайте. Я приготовил вам еду, которую вы найдете перед вашим вурли».

Когда солнце прошло половину своего пути по восточному небосклону, молодая вдова отправилась на пруд в сопровождении своих сестер. Был ясный полдень, и воздух был свеж. Легкий ветерок едва волновал поверхность воды. Все выглядело ярким и красивым. Вдова села в том месте, на котором она сидела восемнадцать лет назад, а сестры расселись по обеим сторонам от нее. Богиня Деторождения велела обитавшему в пруду духу показать на воде жизнь Булпаллунгги. Тогда в пруду показалось большое белое облако. Потом в облаке возникла черная точка, которая все увеличивалась и увеличивалась и, наконец, превратилась в образ человека, и тогда вдова и ее сестры увидели образ Булпаллунгги. Он выглядел прекрасно и, похоже, был полон молодецких сил и был настолько счастлив, что его вид успокоил сердце матери.

Потом стали происходить изменения. Наблюдатели не могли сказать, когда закончилось счастье и начались горе и печаль. Они видели, как все эти изменения постепенно отражались на лице Булпаллунгги. Сменяясь одно за другим, на нем отражались счастье, печаль и отчаяние. По воде прошла рябь, словно потянуло ветерком, и изображение на ее поверхности стало неузнаваемым. Это была работа духа воды, который постарался стереть печальную картину перед матерью и тетями. Тогда зрители поднялись и отправились домой. Это была очень печальная процессия. Женщины шли одна за другой, горестно склонив головы.

По пути они выстроились по возрасту, старшая сестра шла первой, а самая младшая – последней. Вскоре к ним присоединились их брат и их дядя, старейшина, который пришел выразить сочувствие молодой матери. Брат и дядя увидели по лицам сестер, что с ними что-то случилось. Когда сестры подошли к вурли, они бросились на землю лицом к заходящему солнцу и стали рыдать, посыпая себя пригоршнями песка. Несколько раз подряд они повторили этот знак глубокого траура. Через некоторое время сестры расселись перед вурли и обратили свои лица на запад. В мольбе они простерли руки к Великому Духу Отцу. Обращаясь к ушедшему духу, мать запела песню печали: «О сын мой, почему ты не повзрослел в моей утробе? Не лучше было бы, если бы твоя жизнь закончилась еще до рождения? Дитя мое, почему мне приходится так думать о тебе? Ты не в силах выбирать, жить ли тебе или умереть, быть хорошим или плохим. Твою жизнь определили отец и мать. Мы не были плохими в младенчестве. Мы с раннего детства учились сдерживать свои желания, контролировать импульсы, свойственные всей человеческой расе. Сын мой, я нанесла тебе непоправимый вред, позволив тебе, когда ты был еще ребенком, не делать того, чего тебе не хотелось бы. Я ни в чем не ограничивала тебя. О сын мой, по желанию Богини Деторождения ты не умер у меня в утробе! Тогда бы твоя невинная детская жизнь, вскормленная любовью матери, унесла бы твою душу, разум и тело в волшебную страну за западным небосклоном. Это огромная привилегия мертворожденного ребенка, которого не коснулись мирские желания и грешные помыслы. Вся моя жизнь – для тебя, и я молюсь, чтобы мне не удалось мирно уйти из этой жизни, а мой дух вместо того, чтобы отправиться в страну Блаженного Совершенства, остался бы бродить по земле, беспрестанно отпивая из чаши горя и отчаяния, чтобы доказать мою любовь к тебе, мой сын. Богиня обещала мне, что отсель и до окончания времен мой дух найдет успокоение в теле кроншнепа».