ней всюду неотступно, как тень, боялась, как бы чего не вышло дурного – и так восемь месяцев. А в тот день, как на грех, задержалась на работе – в школу приехала комиссия, пришлось срочно разбираться с документацией, – освободилась лишь в семь вечера. Подумала – поздно уже тащиться в такую даль, к тому же назавтра у меня был выходной. Утром и собиралась ехать…

А в полночь позвонил Вадим и сказал, что Лики больше нет. Врачи боролись за ее жизнь три с половиной часа и не смогли спасти. Остался малыш…

…Я сидела оглушенная, держала трубку в оледеневших пальцах, слушала, как на том конце плачет Вадим, и ничего не могла сказать ему в утешение. Мне казалось, я слышу Ликин голос. Он нашептывал мне: «Я отдаю тебе то, что взяла когда-то. Отдаю. Бери. Теперь он твой. Вадим – твой. И ребенок».

Дверь открылась, в комнату вошла мать. Поглядела на меня, спросила испуганно:

– Кира, что стряслось? С кем ты говоришь?

Я очнулась, прикрыла трубку ладонью и сказала тихо:

– С Вадимом. Лика умерла. Сегодня ночью.

– Умерла?! Лика?! Не может быть! – Мать так и осела в кресло, подбородок ее затрясся.

– Может, – проговорила я и встала.

Вадим молчал, в трубке раздавалось лишь его дыхание, прерываемое всхлипываниями.

– Вадик, – произнесла я твердо, как только могла. – Ты слышишь меня?

– Да, – ответил он глухо.

– Лику не вернешь. Мы должны позаботиться о ребенке. Это девочка или мальчик?

– Мальчик.

– С ним все в порядке?

– Вроде.

– Говори адрес больницы. Я сейчас поеду туда. – Я чувствовала в себе невесть откуда взявшиеся силы. Казалось, встань передо мной горы, я запросто сверну их.

Очевидно, моя уверенность подействовала на Вадима. Он послушно начал диктовать адрес. Записав его, я велела:

– Прими что-нибудь успокоительное, ляг и постарайся заснуть. К вечеру я все выясню и буду у тебя. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Вадим. Тон его был беспомощным и одновременно доверчивым, как у ребенка. – Только… обязательно приезжай. Обязательно.

Раньше так говорила Лика. Теперь стал говорить и он.

– Да, да. – Я повесила трубку и, даже не взглянув на мать, принялась стремительно собираться. Достала из тумбочки деньги, отложенные на «черный день», положила в сумочку. Накинула в прихожей пальто и выскочила за дверь.

В больницу я поехала на машине. Долго говорила с врачом, который принимал у Лики роды. Потом мне показали малыша. Он чувствовал себя сносно, хотя и родился на месяц раньше положенного срока. Детская сестра вручила мне подробный список того, что нужно было принести уже завтра. Я дала ей тысячу рублей и попросила не спускать глаз с мальчика.

Покинув больницу, я помчалась по магазинам. Купила все необходимое, снова поймала машину и поехала к Вадиму.

Он не спал. Ходил взад-вперед по холлу, точно черная тень. Мне с огромным трудом удалось уговорить его пойти прилечь. Я напичкала его снотворным, и он задремал.

Я сидела у его постели и думала, что наконец обрела настоящую семью. Вадиму не обойтись без меня. Постепенно боль утраты притупится, он сможет оглянуться по сторонам. И увидит, что рядом преданный друг, человек, взявший на себя все трудности и заботы, заменивший малышу мать. Нет, конечно, Вадим не полюбит меня, как Лику, но мне и не нужно этого. Просто быть с ним, жалеть его, оберегать – и когда-нибудь, даст бог, он станет моим. Только моим, а не Ликиным…

…Кира снова остановилась и поглядела куда-то вдаль, мимо Вали. Глаза ее потускнели, румянец, возникший было на щеках, пропал, уступив место мертвенной бледности. Валя невольно испугалась, как бы Кира не потеряла сознание, до того неважно та выглядела. Она сделала движение навстречу, но Кира жестом остановила ее:

– Не дергайся. Со мной все в порядке. Я не закончила. Слушай дальше.

…Ребенок нуждался в молоке, и я договорилась о кормилице. Детская сестра сказала мне, что подыскала совсем молоденькую провинциальную девушку, якобы попавшую в трудную ситуацию и потерявшую собственного ребенка. Я сама уговорила Вадима взять тебя в дом. Сама! Когда я увидела тебя там, внизу, в больничном холле, у меня и в мыслях не было опасаться за него. Неужели ему могла понадобиться жалкая и глупая девочка, сохнущая по какому-то Тенгизу! Но я недооценила тебя.

Пришел час, и я горько раскаялась в собственной наивности. До сих пор помню этот час – я вошла в детскую и увидела вас, стоящих рядом у столика с малышом. Меня будто молнией ударило – я остановилась как вкопанная. Ты подняла лицо. Лучше бы мне было не видеть этого, никогда не видеть! На меня смотрела Лика – те же ясные, смеющиеся глаза, то же выражение детской беспечности.

Я поняла, что второй раз собственными руками отдала свое счастье. Окончательно и бесповоротно, а взамен мне не подарили даже букета алых роз, как когда-то у ресторана «Прага». Весело, не находишь? – Кира громко рассмеялась и наклонилась к Валиному лицу. Взгляд ее сделался колючим и пронзительным. – Суть в том, моя дорогая, что во всей этой ситуации одно серьезное отличие. Лику я любила, как сестру, а тебя… Нет, тебя я не любила. Нисколько. Ты была мне абсолютно чужая, хоть я и знала о тебе почти все: как ты живешь, чем дышишь, все твои болевые точки.

И я решила, что тебе я Вадима не отдам.

План созрел в моей голове мгновенно. Это было какое-то озарение. Я еще держала на руках ребенка, тетешкалась с ним, а мысли мои уже блуждали далеко. Я знала, как победить тебя. Я была бессильна против твоей молодости и красоты, но твоя бесконечная наивность давала мне шанс.

В тот же день я поехала в Москву и разыскала твоего Тенгиза. Это не составило особого труда – ты ведь сама много раз говорила, где он живет. Твой Ромео пребывал в весьма удрученном состоянии. Его явно мучила совесть. К тому же его страсть к тебе отнюдь не угасла, разлука лишь усилила ее.

Видела бы ты, как он обрадовался, когда я пообещала ему вернуть тебя в ближайшее время! Глаза его засверкали, руки затряслись от нетерпения. Я рассказала ему, что он должен сделать, предупредив, чтобы он не принимал все слишком близко к сердцу.

Поначалу он возмутился, начал протестовать. Однако его пыл быстро угас. Я объяснила этому милому мальчику: когда любишь, все средства хороши. Теперь я знала это наверняка, поэтому, видимо, мои аргументы звучали убедительно.

Короче – он согласился проделать фокус с фотографиями. Теперь нужно было лишь одно –