И все это еще больше усугублялось отсутствием Саймона. Как он смел говорить, что любит ее? Поцеловал один раз и прогнал с кровати. Не оставил ничего, кроме воспоминаний о том пламенном поцелуе, а она думала о нем всю ночь!

Где он сейчас? Что делает? Сидит напротив Филтона и медленно опустошает его кошелек? И Джастин там же? А как себя ведет Кинси? Может, уже догадался об их заговоре? Тогда Саймону и Джастину грозит опасность…

Стрелки часов, как назло, словно прилипли к циферблату. Казалось, до скончания века они так и будут показывать два часа.

О, как она любит Саймона, как тревожится за него и за его грандиозный план!

И как она сердится на этого мужчину!

Пребывая в тревоге, Калли постоянно сознавала свою бесполезность и беспомощность.

И, движимая эмоциями, Каледония Джонстон в конце концов возжаждала досадить упрямому человеку, доставлявшему ей столько беспокойства. Она могла сделать это, внеся собственный маленький вклад в дело уничтожения Филтона. Только как? Что бы такое придумать?

Но точно так же, как ночь сменяется днем, слезы — смехом, а гордыня предшествует утрате достоинства (при недостатке расхожих выражений, предсказывающих неизбежную закономерность событий, Калли следовало бы прокатиться в Окхэм к мисс Хейверли), случай представился сам собой. Поэтому когда в дверях неожиданно появился Кинси, Калли встретила его с широкой улыбкой и полным колчаном стрел, полученных от мастера амурных трюков. И секундантом в поединке предстояло быть не Саймону, а Имоджин.

А пока, поскольку она сидела наверху, за закрытыми дверями, где мадам Иоланда творила чудо при помощи горшочков с краской, Калли втащила в гостиную упирающуюся Кэтлин. Она поместила горничную в дальний угол исполнять роль компаньонки, а сама устроилась рядом с Филтоном и завела с ним светскую беседу, не переставая хлопать ресницами, одаривая его чарующей улыбкой и щедро расточая комплименты его титулу. Лесть, капавшая на тщеславную голову графа, растекалась по ней, как сахарная глазурь поверх горячей сдобы.

Филтон, который мог ввернуть саркастическую фразу, но ни одной умной, был рабом своего высокого положения. Он казался себе совершенно непостижимым, способным затмить всех и вся. Такого человека нетрудно убедить, что он является венцом творения. Калли поняла это очень быстро. Поэтому, покидая Портленд-плейс, граф не сомневался, что от благословения его отделяет всего один шаг. Сэр Камбер Джонстон, полагал он, бросится ему на шею, жаждая отдать свою дочь, вместе с ее новым состоянием, умнейшему, замечательнейшему, бесконечно благородному и титулованному джентльмену.

Не сказать, чтобы ее миссия была слишком легкой. Прежде всего Ноэля Кинси никто не назвал бы привлекательным мужчиной. Хотя ее брат, так же как и все блондины, обладал достаточно светлой кожей и Калли ничего не имела против таких мужчин, кожа Филтона своей бледностью напоминала ей рыбье брюхо. Типичный цвет лица для человека, видящего солнце лишь по пути домой, после ночей, проведенных в казино.

Ему исполнилось тридцати три, но, судя по некоторой округлости форм, он уже начинал обрастать жирком. Калли даже забеспокоилась, выдержат ли пуговицы его жилета, когда он наклонился к ее руке и поцеловал в ладонь. Такой поцелуй точно заслуживал пощечины, но вместо этого девушка смущенно захихикала.

Но что было для нее неприятнее всего — это минуты, когда Филтон искренне пытался ей угодить, вымучивая из себя фразы, которые скорее льстили бы ей, нежели ему самому. В течение получасового визита он делал это по меньшей мере полдюжины раз, при этом лицо его покрывалось омерзительным кирпичным румянцем.

В действительности единственно, когда она чувствовала себя непринужденно за все проведенное с Ноэлем Кинси время, — это при обсуждении его личности. Будучи весьма самодовольным, он мог говорить о себе и обо всем, что его касалось, например о портном, превозносившем его фигуру, и о своих знаменитых предках, до бесконечности. Последние, вероятно, в эти минуты переворачивались в своих могилах от его глупых напыщенных речей.

В общем и целом Калли сочла беседу успешной. Ноэль Кинси покидал гостиную с тошнотворной улыбкой на лице, мурлыча что-то на ходу. Вероятно, сочинял для газет объявление об их помолвке. Однако Саймон, сидя в «Уайтсе», тогда еще не знал, что она отправила к нему противника, голову которого занимал лишь подсчет денег предполагаемой невесты. Заставить такого человека вывернуть свои карманы наизнанку — детская игра.

Калли не могла дождаться, когда можно будет сказать виконту, что она сделала с графом. О да, ее любимый будет сердиться. Но ведь это лучше, чем если бы она отправилась с Филтоном на прогулку. Он пришел сам. И в конечном счете она помогла Саймону. Действительно помогла. Нужно только скорее донести это до него, пока он ее не придушил.

С этими мыслями она стана поджидать Броктона и, когда за час до ужина он вернулся на Портленд-плейс, обо всем ему рассказала.

На середине ее восторженного повествования у Саймона на левой щеке задергалась маленькая жилка. Калли заговорила еще быстрее и заулыбалась еще шире. Тик перешел на другую половину лица. Когда девушка закончила рассказ, Саймон провел шероховатой поверхностью языка вдоль ее языка, сначала с одного, потом с другого бока, называя ее при этом безрассудной, твердолобой и неугомонной. Ничего приятнее она в жизни не слышала

— Я вас ненавижу, — сказала она сквозь стиснутые зубы.

— Вовсе нет, — возразил Саймон, улыбнувшись ей впервые с той минуты, как она его подкараулила, чтобы рассказать о своем успехе. — Вы любите меня. Возможно, даже обожаете.

— Как бы не так! — тотчас отказалась Калли. — Почему вы не верите, что я вас ненавижу? Позвольте вам сказать, Саймон Роксбери, что я больше никогда не буду вам помогать!

Саймон все еще смеялся, когда она выбежала из комнаты.

Возможно, это был первый в ее жизни приступ девичьей истерики. Очень унизительное это дело, когда ты влюблена, думала Калли, запершись в своей комнате до конца вечера. Однако на ужин воде и черствому хлебу она предпочла вкусного фазана. Она надеялась, что Саймону будет так ее не хватать, что он проберется к ней в комнату просить прощения.

Вместо этого ближе к восьми часам появился Лестер с шахматной доской и новостью. Все четверо — Саймон, Джастин, Боунз и Арман — вновь уехали. Продолжать их собственную игру под кодовым названием «Стричь Филтона».

От всего этого становилось очень грустно. И досадно. Настолько досадно, что если Каледонию Джонстон потянет на проказы, она осуществит-таки одну из своих «безумных затей».

Любовь подобна розе. Она такая же приятная.

И каждый норовит сорвать ее, невзирая на шипы.

Анонимный автор

— А под занавес он был хорош, не правда ли? — сказал Арман, удобно устроившись в кабинете у Саймона. — Я понимаю, почему парень прилип к тем скверным казино, где полно безусых юнцов из деревни. Там он обирает их без труда, в этом он достаточно поднаторел. А вот с мозгами, как выяснилось, дела обстоят хуже. Только глупец мог продолжать играть, когда было совершенно ясно, что ему не отыграться. Но это с отчаяния. Кто, кроме нас четверых, позволил бы ему понтировать в кредит!