– Пожалуйста… останови аллергию, – я стала впадать в отчаяние. – Вылечи моего Сапфира!

Берликорн смахнул в сторону свою кружку с вином и опустил кулак на стол.

– Ты когда-нибудь закончишь ныть?

Его голос ошпаривал отвращением, а глаза прожигали насквозь.

– И это твое единственное желание? Что? Жизнь для твоего пропитанного смертью сына? Да что с тобой такое? Давай же… покажи, что ты сильная.

– Все люди хотят одного и того же, Берликорн, – холодно сказала я. – Мы живем ради своих детей. Твои истории тебе как дети. Наши дети – наши истории.

Берликорн резко выдохнул, успокаиваясь. И посмотрел глубоко в глаза Белинды.

– Моего отца звали Хронос, Сивилла, – сказал он. – Он хозяин часов, он создал Время. Он не хотел, чтобы я родился. Так начинается моя личная история. Гадатель предсказал Хроносу, что его убьет один из его детей. И надо же, он попался на эту дешевую уловку. Он убивал моих старших братьев и сестер при рождении. Глотал их. Он проглотил и меня. Исключительно хитрость помогла мне выжить внутри желудка моего отца. Среди едва слышного тиканья в его животе, дней, измеряемых каплями. Сок стекал в темноту, отделяя друг от друга мгновения. Наверное, я был весьма близок к смерти, но мне удалось убежать от нее. Я родился вновь. Меня ли нужно обвинять в том, что люди пока не способны сделать то же самое?

– Некоторые способны, – ответила я.

Берликорн устремил взгляд сквозь дождь куда-то вдаль.

– Эта твоя история, – продолжила я. – Похожа на…

– Эта моя история! Как ты можешь? – внезапно он повернул ко мне искаженное от боли лицо. – Думаешь, я это выдумал? Вы это выдумали. Это твоя история, Сивилла, и прочих ничтожеств, таких же, как ты. Какие же примитивные истории вы рассказываете, да еще требуете, чтобы мы были довольны жизнью в их пределах!

– Мы создали вас.

– Да! О да! И однажды мы вас покинем. Можно ли нас осуждать, в самом деле, можно ли нас осуждать за то, что мы хотим продолжаться? Стать лучше, чем вы?

– Все, чего я хочу, – чтобы мой сын был здоров.

Берликорн секунду смотрел на меня, потом отвел глаза. Его взгляд вновь исполнился грустью.

– Мисс Хобарт так разочарована. По-настоящему. Вот человек, достойный своего имени. Настоящий творец.

Джон Берликорн умолк. Он вздохнул и снова посмотрел на меня. И вновь раздался его печальный голос:

– О чем еще, кроме выхода, мог я думать, скитаясь все эти годы в полном одиночестве в темноте внутренностей моего отца? А что еще я мог сделать, найдя выход, кроме как погрузиться в темную землю? Я вел жизнь под землей, питаясь корнями. Один, все время один. И вот я услышал, как по моей травяной крыше пробежали ноги девочки. Я потянулся к ней, охваченный желанием. Сделал ее своей. Своей цветущей невестой. Я дал ей гранатовых зерен, чтобы она оставалась верна мне. Разве не так, моя сладость?

Длинным фиолетовым языком Персефона водила по шее Джона Берликорна. Его волосы немного отодвинулись, сами по себе отдернулись с шеи. Мужчина улыбнулся, прикрыл глаза от наслаждения. Время текло медленно, девочка вылизывала смуглую кожу. На стол капал мелкий дождь, собираясь в лужицы между блюдами с едой. Черви ползали по сырому мясу, которое Койот, поддавшись чарам, загребал челюстями. Сапфир хрустел дергающимся жучком, которого нашел в рисе; с жирной кожи моего сына скатывалась влага. Я чувствовала дождевые потоки, стекавшие по голове Белинды, прямо по центральным улицам Манчестера, потом по ее шее и дальше под платье. Я вновь попыталась заставить ее тело встать, но вес был слишком велик. Белинда задрожала, и вместе с этой дрожью вновь открылись глаза Джона Берликорна, теперь налитые черной ненавистью.

– Мать Персефоны, конечно, очень рассердилась, – сказал он. – Очень рассердилась. Как же, ее драгоценная дочь и прочая херня! Прошу меня извинить за подобные выражения, Сивилла, но Деметра заслуживает и самых грубых слов. Она хотела забрать свою драгоценность. Деметра так разозлилась, что послала в ваш мир цветок-убийцу, сделав землю такой же высохшей и холодной, как ее собственное сердце. Вы, конечно же, встречались с матерью Персефоны, Деметрой?

Я сказала ему, что не встречались.

– Встречались, встречались! Слушай дальше. Тот ядовитый цветок, который она послала, вы, кажется, назвали Танатосом.

– Танатос появился из Вирта? – спросила я.

– Хорошее название, позволь заметить. Танатос. Бог смерти. Конечно, ты со смертью au fait, не так ли, Сивилла? О да! В довольно близких отношениях. Возьмем к примеру твою мать. Этот разложившийся труп. Член твоего отца, воняющий замогильной еблей. Тень внутри тебя, которая есть нежный поцелуй смерти. Этот твой полумертвый сын. Самоубийство твоей дочери из-за любовного разочарования. Твой собственный затяжной прыжок из окна отеля. Посмотри же на себя теперь, ты изображаешь жизнь внутри безжизненной куклы, которую до сих пор имеешь наглость называть дочерью. Как еще я мог дать тебе доступ в глубины Вирта? Танатос и Сивилла, я объявляю вас мужем и женой…

Он рассмеялся. Это меня рассердило. Так же, как осознание, что долгий путь был пройден бесцельно; как огорчение, что меня полностью контролирует тот, кого я глупо надеялась однажды уничтожить.

– Я хочу, чтобы мой сын жил, – закричала я. – Довольно страданий!

– Ах да, конечно. Я как-то забыл – материнская любовь. Страдание. Желание воскреснуть. Всё, всё, что угодно…

Персефона перебралась с его колен обратно на стол. Теперь она гладила облезающую кожу Сапфира, на мокрую шкуру опускались осторожные ростки. Берликорн нежно смотрел на жену, его голос перекрывал тихий шум комнатного дождя.

– Мать, конечно, хотела ее вернуть, – сказал он. – И чума, которую Деметра наслала на Англию… сказать честно… довольно-таки порадовала меня. Нельзя сказать, чтобы я любил жизнь, поскольку как я могу любить тех, кто поклялся убить меня? Это мисс Хобарт изменила меня. Да, она нанесла мне визит. Тогда я впервые ее увидел. Конечно, всем известны истории, слухи: она автор-создатель, разработчик перьев, изобретатель удовольствия. Первый сновидец. Встретить ее, так сказать, во плоти было весьма впечатляюще. Как я мог не поддаться? Между прочим, странно: она считала меня сильнее ее. Представь, если можешь, что бог посчитал Адама сильнее себя, тогда ты поймешь, что я чувствовал. Я дал мисс Хобарт доступ к лесам Деметры, чтобы выдернуть зеленое перо из хвоста одной из летающих по нему птиц. Плодородие 10 – так вы назвали этот продукт. Уродливое имя, простите за дерзость. Но зато чудеса, которые оно творило… Итак, мы согласились, что в соответствии с мифом моя жена будет две трети года проводить с матерью и только одну треть – со мной. И появились времена года. Это же более чем справедливо.

Берликорн коротко засмеялся, улыбающейся волной темно-синего дыма поднялись его волосы. Он поднялся и обошел вокруг стола, став позади меня. Я чувствовала его руки, лежавшие на плечах Белинды, чувствовала, как его пальцы мягко массируют мое отчаяние. В тот миг я не могла ни шевельнуться, ни заговорить: дьявол зажал мою душу в кулак. Я чувствовала жар. Слышала жужжание мух. Ощущала его голос, пронизывающий мою Тень…