И этот ветер как подул, так на неделю зарядил и не сворачивал, поэтому они, против него, плыли совсем не быстро. А если прямо говорить, то они чуть тащились. Маркел ходил туда-сюда с кормы на нос и с носа на корму, смотрел по сторонам, помалкивал. А на кого ему было кричать? На ветер? А тут ещё, на третий или на четвёртый день, проезжие рыбаки им сказали, что на луговой стороне неспокойно, черемисы пошаливают – и они стали держаться горной стороны. И людям это было всё равно, а вот слон очень крепко обиделся. И это было понятно, потому что даже человеку было сразу видно, какая на луговой стороне сочная и сытная трава и какая тощая на горной! Вот слон и гневался, брыкался, когда его запрягали…

А! Да! Там же было ещё вот что: грести против течения было непросто, также и полуночный ветер тоже был им не помощник, и тогда они стали тянуть корабль бечевой. А что! Людей у Дьякова было не меньше двух десятков, и все они как на подбор были ребята крепкие, хваткие. Они как запрягались с самого утра в ремни, да как начинали вышагивать, да как запевали громко, дружно, так было любо-дорого смотреть на них!

А потом к ним пристроился слон. Слон сам пришёл! Его поставили в оглобли, надели на него самодельный хомут, Маркел вышел вперёд, дал отмашку – и дело сразу пошло веселей! Они так и подошли к Чебоксарам со слоном в упряжке, народ выбежал к реке смотреть, и даже сам чебоксарский воевода, князь Борис Иванович Мезецкий, вышел к ним, осматривал слона, похлопывал его по боку и хвалил, а слон притопывал ногами и приплясывал и подвывал очень душевным голосом. Ему за это дали бочку квасу, три ведра сарацинской каши с мёдом и пять связок свежего, только что надранного мочала.

И ещё: один купец подгулявший хотел купить у Маркела слона и предлагал за него много всякого, а когда Маркел начал отказываться, купчина стал кидаться на него – и купчину заперли в холодную, чтобы он там остудился. А Маркел со своими отправился дальше. И так они ещё почти неделю плыли, а когда шли бечевой, народ их встречал, смотрел на слона и помалкивал, а слон, наоборот, задирал хобот вверх и дудел. Вот так они тогда шли, плыли, опять шли и опять плыли, а потом вдруг, десятого октября, в среду, в постный день, на мучеников Евлампия и Евлампии, вдалеке, по левую руку, они увидели Нижний Новгород. Или, правильнее, Новгород Низовския земли. И там и ветер поменялся на попутный, бечеву скрутили в рульку и взялись за вёсла, а слон стоял возле мачты и тихим голосом подудывал. Дьяков слушал его, слушал, а потом сказал:

– Что-то грустит скотина. Не почуял ли чего?

– Водку он почуял, вот чего! – сердитым голосом сказал Маркел, нахмурившись.

И ему было отчего сердиться! Разбаловали слона дьяковские людишки: чуть только Маркел сойдёт куда-нибудь или заснёт, они сразу давали слону водки, и он тогда выпьет и скачет, выпьет и скачет, и ведро не отдаёт, толкается, бьёт хоботом. Маркел его и так и сяк ругал, и срамил, и даже порой бил по сусалам, а слон только порыгивал и щерился. Эх, в тоске думал Маркел, глядя на пьяного слона, да как такого царю показывать, он же там, в царских палатах, на навощёном полу, не устоит и упадёт, вот где будет сраму! А Маркелу – пять кнутов…

Вот примерно о чём Маркел тогда думал, глядя на нижегородские церковные купола, хоть слон в тот день был ещё трезв как слеза. А ещё Маркел думал о том, что вот и заканчивается их водное хождение за Персиянское, правильнее за Кызылбашское, а ещё правильнее за Хвалынское море, и дальше они уже поедут по сухому, так оно короче и легче, весной они так не пошли, ибо тогда была распутица, грязища, а теперь дорога будет ровная, сухая, да и намного короче, так что в Москве будет ещё тепло, Параска, а она всегда Маркела за неделю чует, заранее намесит теста, напечёт пирогов с вязигой…

И тут как грохнули колокола, так Маркел сразу опомнился, поднял голову и увидел, что они уже подгребают к волжским пристаням. Кораблей там было не очень много, потому что корабельная страда уже закончилась: кому куда было надо, все уже съездили и вернулись. Так и Маркел вернулся, он подумал. А Дьяков выступил вперёд и начал приказывать, куда сдавать и где причаливать. Слава Тебе, Господи, подумал Маркел, наконец-таки он развяжется с этими лентяями и пьяницами, как они ему за всю дорогу надоели, нехристи, один Дьяков – совестливый и работящий, а остальные все… И Маркел не додумал до конца, а только махнул рукой, чтобы вынесли его сундук, а после обернулся к слону, хотел было сказать «Айда!», но опять почуял хмельной дух и только указал рукой идти за ним. Слон весело подмигнул красными от недосыпа глазами, Маркел дёрнул за верёвку, и они пошли вначале с корабля на причал, а после и дальше на пристань.

А там уже начал собираться народ. Народу было любопытно, что это за зверина такая к ним приехала, вот они и останавливались неподалёку, но, правда, и близко никто не совался, а молча стояли и ждали, что будет дальше. А дальше было вот как: слон остановился, Маркел отпустил верёвку, обошёл вокруг слона и осмотрел ему бока, а где и легонько потрепал рукой, потом ощупал бивни, а где и поскрёб их ногтем. Слон тяжко вздохнул, но стерпел. Тогда Маркел ещё раз обошёл вокруг слона и осмотрел ему ноги, ощупал копытца, достал нож из-за голенища и счистил с копытцев грязь. И слон и это смирно вытерпел! Народ стоял как заворожённый, смотрел на эти чудеса, помалкивал. Маркел поправил шапку, взял слона за хобот. Слон поднял хобот и вполсилы рыкнул. Толпа дрогнула, но устояла. А один из них даже спросил, кто это.

– Это слон, – ответил крикуну Маркел. – Кызылбашская скотина. От кызылбашского царя.

В толпе осторожно засмеялись. Маркел тоже хмыкнул и продолжил:

– Веду его в Москву, нашему царю в подарок.

И что-то сказал слону. Слон громко ухнул и встал на дыбы, а после опустился на колени и положил ниц голову. В толпе восторженно заохали. Маркел отрывисто свистнул, слон встал, отряхнулся. Маркел хотел ещё что-то сказать, но тут из толпы вышел Сазон Герасимов, полусотенный стрелецкий голова, со своими людьми, тогда был его караул, и сказал:

– Это что здесь за балаган такой? И сам ты откуда взялся?!

– Я взялся из Москвы, – ответил Маркел с достоинством. – Я царёв стряпчий, из Разбойного приказа, и веду слона в Москву. А что?

– А бумага у тебя на это есть? – спросил Герасимов, но уже больше для порядка.

– А как без бумаги?! – ответил Маркел. – Без бумаги мы никак! – и показал из-за пазухи угол подорожной с позолоченной печатью.

Герасимов молча снял шапку. А Маркел сказал слону «Айда!», и они пошли дальше вдоль пристани, к кремлю. За ними молча шла толпа: впереди Герасимов со своими людьми, и там же несли маркеловский сундук, а уже за ним шли все подряд. И так они прошли не очень много, день был жаркий, Маркел сильно употел…

И вдруг он, по левую руку, увидел кабак. Возле кабака тоже стояли любопытные. Мимо этого надо скорей пройти, подумалось, а не то Ширка учует водку, и если полезет туда, тогда что? И то и дело дёргая за верёвку, Маркел потащил слона мимо кабацкого двора. А там на крыльцо вышли ещё люди, одного из них Маркел сразу узнал, это был тот самый Митька Курицын, здешний кабацкий голова, который весной просил Маркела передать государю-царю челобитную на здешнее приказное воровство, на краденые вёдра водки…